Из воды я вылезла, как заново рожденная. Нигде ничего не болело. Я почувствовала зверский голод и поспешила в беседку, где уже был накрыт стол. Гурастун завтракал с нами.
Поев, мы начали собираться. Приторочив сумки к седлам и надев свою амуницию, мои попутчицы вскочили на коней. Я смотрела на них со страхом.
- Ну что ты, Марина, давай! - крикнула Ипполита, и ее шлем сверкнул на солнце.
Набрав полную грудь воздуха, я разбежалась, подпрыгнула и... легко оказалась в седле. Удивившись такой прыти, я легонько тронула Ранета. Он послушно сделал несколько шагов. Я прочно сидела в седле.
- Молодец, Марина! - воскликнул Гурастун. - Теперь я вижу, что у тебя все в порядке. До свидания, дорогие мои!
И наша маленькая процессия двинулась к выходу из сада шаха Гаомарта восемнадцатого.
Глава седьмая,
в которой читатель становится свидетелем диспута о вере и штанах.
Весь город собрался нас провожать. Горожане, прознав каким-то образом, что мы едем на поиски наследника, собрались у ворот и вдоль главной улицы. Едва мы миновали огромных стражников, стоящих на посту, тотчас приветственные возгласы, крики и свист послышались со всех сторон. Мы не знали, как пробиться через толпу. Но Ипполита решительно направила своего Антиноя вперед, людская масса раздалась, образовав небольшой проход, через который нам удалось протиснуться.
Мнения, услышанные нами, были самые разнообразные - от надежды и пожеланий успеха, от выкриков восхищения красотой всадниц - до разочарования и улюлюкания. Не всем нравилось, что на такое ратное дело были выбраны женщины, и притом - чужестранки.
Досталось и моим очкам, и толстому заду Далилы, и грузной посадке Гиневры. Только Ипполита сидела как влитая на своем жеребце и невозмутимо смотрела вдаль. Когда толпа немного поредела, она пришпорила своего коня, мы припустились за ней, и вскоре вся наша четверка была за пределами городских стен.
Отъехав подальше от людских взоров, мы воспрянули духом. Я слегка расслабила мышцы, Гиневра с Далилой сблизили своих коней и принялись чесать языками, но Ипполита по-прежнему скакала перед нами на несколько корпусов впереди.
В седле я держалась на удивление легко. Будто и не было вчерашней изнуряющей усталости и утренних болей в растянутых мышцах. Гиневра поравнялась со мной.
- Слушай, Марина, меня тревожит одна мысль. Эти, - она кивнула на всадниц, - язычницы и ничего не понимают... А ты? Ты веришь в Господа?
- Какого господа? - не сразу сообразила я.
- Ох! - Гиневра возвела очи горе и наверняка причислила и меня к язычницам. - В Господа нашего Иисуса?
- Нет, не верю, а зачем?
Блондинка даже отпустила вожжи и схватилась руками за голову. Ее щеки запылали. Она не знала, что делать. То ли пуститься от меня вскачь и присоединиться к завзятым язычницам, которые слыхом не слыхивали о ее Господе, то ли переубедить меня и обратить в истинную веру. Все это можно было прочитать на бесхитростном лице Гиневры, супруги христианского короля.
- Послушай, - сказало я мягко, - я пришла из мира, где твой Иисус уже две тысячи лет как родился. Кто знает, был он, не был? Тем более, что я из страны, где большинство населения исповедует ислам.
Гиневре стало совсем худо.
- Так ты сарацинка! Из тех, кто держит у себя в неволе гроб господен. Как я обозналась! Наш Людовик святой всю жизнь посвятил войне с сарацинами! Но они темные, как шоколад, а ты рыжая! - ее голос крепчал, она не видела ничего вокруг, и мне вдруг показалось, что вот-вот она набросится на меня с кулаками, защищая свою веру и реноме своего Господа.
Нет, меня всю жизнь, неважно, где я нахожусь, будет преследовать рок. Сколько же я натерпелась из-за своего цвета волос...
- Что тут за крики? - это подъехали к нам Ипполита с Далилой.
- Не знаю, - сидя на Ранете, мне как-то удалось пожать плечами. - Гиневра выясняет, какой я веры, и ей что-то не нравится.
- Странно, - задумалась Ипполита. И обратясь к источнику беспокойства, спросила: "А ты приносишь ежегодные дары в храм Афродиты? И когда ты последний раз участвовала в дионисовых мистериях?"
Гиневра лишилась дара речи. Она хватала ртом воздух, и Далила, подъехав к ней, постучала ее по спине.
- Ладно, - примирительно сказала я, - оставьте ее. Видите, человек весь на нервах. - И обратилась к Гиневре: "Слушай, а что ты хотела узнать? "
- Можно ли мне, христианке, носить вот это? - и она, схватив свои шаровары, потянула их в сторону.
- А что в этом плохого? - удивились Ипполита с Далилой. - Удобно, не мешает на лошади сидеть.
- Но это богопротивно! - воскликнула неистовая христианка.
- Ах, оставьте ваших глупостей! .. - мне послышалось, что Далила выразилась вполне по-одесски.
И наша компания вновь двинулась вперед.
Глава восьмая,
в которой появляется Сенмурв, умеющий говорить,
несмотря на четыре лапы, хвост и крылья.
Широкая брусчатая дорога стала постепенно сужаться, исчезли редкие дома за крепостной стеной, встречные прохожие попадались все реже и реже, и мы въехали в густой хвойный лес.
Сразу стало как-то неуютно. Наст из сухих еловых иголок заглушал стук копыт, и даже солнечные лучи с трудом пробивали себе дорогу среди темнозеленого лапника.
Наши болтушки машинально перешли на шепот. Тишина окружила нас ватным покрывалом, и казалось, даже воздух стал каким-то плотным и тягучим. Наши кони стали всхрапывать и раздувать ноздри. Наконец, вороной Ашкелон встал на месте, будто уткнулся в невидимую стену, и никакие понукания Далилы не имели успеха.
- Здесь что-то не так, - сказала Ипполита, осаживая своего Антиноя, - надо проверить. Давайте каждая будет смотреть в свою сторону.
Мы развернули коней и спешились. Осторожно ступая по хрустевшим еловым веткам, я заглядывала за деревья так, что от напряжения стала болеть шея. Ничего не было видно, да и сгущавшиеся сумерки не облегчали поиски.
- Сюда, сюда! - внезапно закричала Гиневра.
Бросившись на ее зов, мы выскочили на небольшую поляну. Жуткая картина предстала перед нами: между двумя елями была натянута гигантская паутина. Ее нити были толщиной с карандаш. А сам владелец - толстый мохнатый паук величиной с крупную кошку сидел на ветке и намеревался заняться своей добычей. В паутине бился большой серый кокон. Из него доносились скулящие звуки. Паук не переставал трудиться: он обматывал кокон нитью, тянущейся из сильных жвал. Зрелище было, надо сказать, препротивнейшее.
Увидев нас, паук оставил свою жертву и внезапно выбросил в нашу сторону нить. Паутина, как лассо, долетела до Гиневры и обвила ее ногу. Быстро перебирая лапами, мохнатое чудовище стало тянуть лассо с привязанной к нему Гиневрой к себе. Мы с Далилой бросились к ней.
- Стойте! - раздался окрик Ипполиты. - Не прикасайтесь - прилипнете!
Не медля ни секунды, она выхватила из-за спины лук и стрелу с волшебным наконечником, прицелилась и пронзила паука.
Натяжение нити ослабло, и упирающаяся Гиневра шлепнулась на землю.
Далила подбежала кней и одним махом перерезала паутину, охватившую голень.
- Снимай шаровары, - сказала она, - эта дрянь наверняка ядовитая. Надо выстирать. Счастье, что на тебе были штаны, иначе осталась бы ты, голубушка, без ноги...
Кокон перестал биться и затих. В пылу битвы за Гиневру, мы совсем о нем забыли. Я подошла поближе.
- Там кто-то живой, он дышит.
- Подожди, Марина, - остановила меня Ипполита. - Прежде чем срезать с несчастного паутину, надо обернуть чем-нибудь руки. Не иначе паутина отравлена.
- И липкая к тому же, - прокряхтела Гиневра, стаскивая с себя шаровары.
- Дай их сюда, - решительно потребовала Далила и, обернув штанинами руки, подсекла мечом паутину.
Кокон свалился на землю. Из него послышалось слабое взвизгивание - видимо, тот, кто там находился, стукнулся и пребольно.
Ипполита осторожно разрезала плотную корку кокона, и внутри оказалось нечто мохнатое. Еще немного усилий, и на свет показалась симпатичная собачья морда. Пес был крупным, величиной со среднего теленка. Когда он встал на ноги, то энергично отряхнулся, и в разные стороны полетели ошметки слипшейся паутины.