Предпоследняя достопримечательность маршрута — самый старый военный фрегат в мире, по-прежнему остающийся на плаву, — «Конституция», также прозванный «Стариком Железным Боком» за толстую обшивку, которой не страшны пушечные ядра. В первые дни мая, принесшие тепло, павильон на южной оконечности старого судоремонтного завода наводнили школьные экскурсии: учителя с козырьками от солнца и в шортах до колен, представители родительского комитета, сжимавшие огромные стаканы кофе со льдом, и пятиклашки с сумками для завтрака и банками минералки, завернутыми в фольгу, — все щурились, разглядывая флажки и паруса на трех высоких мачтах корабля.
Дуг, Джем и Глоунси прогуливались по сухому доку между кораблем и его музеем, смешиваясь со школьными группами и туристами-иностранцами в гольфах. Дуг надеялся запутать микрофон дальнего подслушивания, если таковой был на них нацелен. Джем теребил край своей удачливой голубой кепки с логотипом «Ред Сокс», которая, помимо прочего, помогала ему постоянно сгибать руки. У него на носу были маленькие, словно ухмыляющиеся солнцезащитные очки, слишком дорогие и европейские на вид для его простого американского лица, которому больше подходили вещи из корзинки «распродажа». Глоунси нацепил спортивные очки с желтыми линзами, за которыми его лягушачьи глаза казались выпученными. Его веснушчатые руки походили на два удлиненных куска сыра «Пекановые фермы».[64]
Джем сплюнул в океан.
— Сука гребаная.
Дуг обернулся к нему быстро, слишком быстро.
— Чего?
— Чего-чего? Долбанная управляющая банком, кто ж еще?
— Ты о чем вообще?
— Да это она, зараза.
— Да как? Что она могла им сказать?
— Хрен знает. Что-нибудь.
— Не, ты мне скажи. Да что она могла сообщить?
Джем вернул на макушку кепку с заново выгнутым козырьком.
— Расслабься, приятель! Откуда мне знать?
Дуг понимал, что надо прикусить язык, но не смог этого сделать.
— Не нравится мне, когда словами бросаются, будто они ничего не значат. Они значат. Это важно, охренительно важно. И я хочу, чтобы все было предельно ясно. Что она могла им сказать? Что нас было четверо? Или что мы уехали на фургоне?
— Хорошо. Тогда откуда они узнали?
Дуг посмотрел вдаль, на другую сторону гавани, на причалы береговой охраны, выступающие из Нортэнда.
— Да как угодно могли узнать. Как угодно.
— Мы на этом деле так перестраховывались. Меня аж трясло, но мы все сделали. И дело прошло гладко. Пока на кнопку не нажали.
— Я хочу сказать, что пока у меня нет ответа, как и у тебя.
— Все отбеливателем залили. Я инструменты пересчитал. Ничего не потеряли.
— Тут могло быть стечение обстоятельств. Например, кого-то к нам на хвост посадили. Мы ж в последнее время много светимся.
Глоунси дернул плечом, держа руку в кармане.
— Да как понять, может, ничего и не происходит? Может, это просто какой-нибудь тип припарковался на улице?
— Во-во, — поддержал Джем, указывая на Глоунси. — Банджоист дело говорит. Какой-нибудь любопытный зевака. Или торчок из Сомервилла, сидел и ширялся. С чего ты вообще так в этом уверен, Дугги?
— Я ничего не знаю, — ответил Дуг, — кроме того, что знаю.
Мимо прошагала группка школьников. Мальчишки ухмылялись и показывали на надпись «Янки — отстой!» на футболке Джема. Когда они ушли, Джем продолжил:
— Разнюхивают все о Монсеньоре, не нравится мне это.
— Я с ним это обсудил, — отозвался Дуг. — Он знает, что с этим делать.
— Ты знаешь, что с этим делать. Вон Глоунси тоже знает, что с этим делать. А вот насчет Монсеньора я бы не был так уверен.
— Фишка вот в чем. — Дуг повернулся к ним лицом. — Орудовавшая в окрестностях команда Бухарика была нашим прикрытием. Они же все до крошки собирали, что было, потому что хотели в гангстеров поиграть, и жадность обуяла. А мы потихоньку делали свое дело в их тени — это ж просто отпуск на Таити был. Такую ширму фиг купишь. Но теперь их взяли. А фэбээровцы видят, что дела продолжают делаться. Колесики вертятся. И теперь они занялись нами.
— Фэбээровцы? — поразился Глоунси.
Дуг изумленно кивнул, словно говоря: «Ясное дело!» — и продолжил:
— Это не значит, что они раньше и не подозревали о нашем существовании. Просто так близко не присматривались. Может, теперь присмотрелись, потому что возможность есть. Меня другое тревожит — почему именно Дез? Он единственный из нас, на кого ничего нет.
Джем поставил ногу в высоком незашнурованном кроссовке на сваю и повернулся к гавани с таким видом, словно она принадлежала ему.
64