– Да, слушаю! Настёна, уже доехала?
Трубка язвительно расхохоталась:
– Никита, Никита. Ты совсем помешался с этой тёлкой. И всё равно ты останешься ни с чем, уж поверь мне. Она выдумает красивую сказку о любви брата и сестры, которую ты проглотишь, хочешь этого или нет, и быстренько выскочит замуж за более перспективного человека. И уж, конечно, более обеспеченного, чем ты. Ну, за такого, например, как я. У вас стальные мускулы, господин Кольцов, и, должно быть, поэтому вы не особо страдаете от полного отсутствия мозгов, раз не понимаете таких простых истин.
Никита сжал трубку так, что она захрустела в побелевших пальцах и в бешенстве заорал, видимо рассчитывая начисто лишить слуха наглеца на другом конце провода:Просто хотел дать тебе дельный совет: держись подальше от Настасьи. Она всё равно
– Какой охреневший мамонт потерял нюх, чтобы катить на меня бочку? Ты кто, урод?
В трубке раздался смешок:
– Почему сразу урод? И кто я – совсем не важно. В общем, забудь про Настасью. Она всё равно не будет твоей.
– Она уже моя. И со мной лучше не…
Кольцов услышал короткие гудки – связь прервалась. Трубка полетела в сторону. В висках стучало так, что он с трудом расслышал удары в стену чем-то тяжёлым (возможно, кувалдой, а может, и головой) из квартиры соседа, проснувшегося от его крика. Никита тряхнул головой, сгоняя оцепенение, и, зарычав, бросился к мотоциклу, который занимал половину узкого коридорчика. Через три минуты он уже скатывал свой байк по специально сделанному когда-то бетонному пандусу, занявшему половину нижнего пролета между первым этажом и площадкой перед дверью на улицу.
Еще через минуту он был на улице и яростно заводил «Урал». Без шлема, с развевавшимися на ветру светлыми волосами, он походил на древнего воина, но под ним набирал скорость не горячий скакун, а ревущий стальной бицикл. Гигант разогнался по двору, разбудил грохотом мотора весь дом и, повернув за угол, под раздающиеся из окон недовольные крики скрылся во мраке. Повезло только соседу на первом этаже – он уже не спал.
* * *
В городском Управлении милиции лейтенант Григорий Старыгин неторопливо шёл по коридору, как обычно погружённый в размышления. Обдумать появившиеся интересные мысли о том, как провести очередной одинокий вечер, ему не дали. Рядом энергично зацокала каблучками младший следователь Юля Молчанова, совсем недавно пришедшая к ним на практику после юрфака. Григория где-то глубоко внутри начало морозить: После смерти жены он замкнулся в себе, вычеркнув из круга общения лица женского пола. Когда сотрудницы обращались к нему, он отмалчивался или ограничивался несколькими скупыми фразами. Из-за чего нередко возникали конфликтные ситуации. Отчасти это и послужило предпосылкой к намечающемуся отпуску – начальник торопился отправить подчиненного на отдых, и не дать появиться трещинам в коллективе.
А ведь всего несколько лет назад оперуполномоченный Старыгин был счастливейшим человеком: красавица жена и две хорошенькие дочери, четырнадцати и двенадцати лет.… Три года… Много ли это? Чтобы забыть – нет... Три года назад шайка молодых грабителей, которых он упорно разыскивал, ворвались к нему в дом. Подонки надругались над его женой и дочерьми, разворотили всё, что только можно было, и ушли, оставив несчастных полумёртвыми на полу в столовой, среди обломков мебели. Когда после звонка соседей Григорий примчался домой с оперативной группой, старшая из девочек, Катя, была уже мертва.
Убитый горем оперативник был невменяем. Товареищи ещё долго вспоминали, как дико он орал над женой и долчерьми, а потом, когда их увезли машины скорой, замолк и сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Сам Старыгин почти ничего не помнил о том моменте. Вокруг, в звенящей тишине, ходили врачи, мелькали в коридоре люди в форме, которые казались Григорию знакомыми, но он никак не мог их узнать. В ускользающем рассудке терялись лица подходивших к нему оперов. Больше Григорий не видел ничего: перед глазами поплыли сверкающие круги, и он провалился в темноту. Только напоследок, где-то в пульсирующем расплывающемся сознании ему показалось, что он слышит далёкие звонкие голоса дочерей, которые зовут его. Затем лёгким облачком промелькнуло лицо жены Светы и исчезло, унося в небытие последние крупицы слабо вспыхивающих мыслей.
Очнулся Старыгин в больнице через двое суток. И только тогда узнал, что супругу и младшую дочь сразу отправили в клинику, но Светлана скончалась по дороге, так и не придя в сознание. Услышав это, Григорий кивнул и пробормотал что-то вроде «Повезло». За жизнь младшей дочери, голубоглазой Оленьки четыре часа боролись лучшие хирурги, но, не смотря на их старания, девочка умерла прямо на операционном столе. Всё это Григорий выслушал с отсутствующим взглядом, словно мысленно находился далеко за стенами больничной палаты.