– И кто-нибудь бы заметил? – догадываюсь я.
– О да, еще как. Только это вовсе не значит, что на такой всплеск обратили бы внимание. Столько силы тянет куча вещей, не только стирание памяти. Само собой, тут речи быть не может о таком количестве силы, какое с помощью камня высасывает из источника Джаветти. Но и этого достаточно, чтобы кому-то вроде меня стало любопытно, что происходит.
– А ты ничего не заметила.
– Ничегошеньки. В то время, о котором ты говоришь, никаких перепадов энергии не припомню.
Когда картинка начинает складываться, у меня появляется хреновое предчувствие. В мыслях пляшут ссохшиеся трупы из морга вокруг холодильника Джаветти.
– Карла высушили, чтобы получить силу, и от этого он постарел, – заключаю я.
– Только это и приходит на ум.
Черт возьми. Не совал бы Карл свой нос куда не надо, не вляпался бы во все это дерьмо. Начинаю думать, не было ли способа поубедительнее его предостеречь, но я его знаю. Я мог бы ему ноги переломать, а он все равно бы полез в яму.
– И все-таки не догоняю, какое это имеет значение, – говорю я. – Ну заметишь ты, и что с того?
– Иногда, пусть это не так-то просто, есть шанс проследить такие дела до того, кто ими занимается. На нем остается что-то вроде пятен.
– Как от пакетов с краской в мешке краденых денег.
Габриэла кивает:
– Очень похоже. Но для нас это уже неважно. Силу тянули не из источника, а прямо из Карла. – Она качает головой. – Больно, наверное, адски.
Представить не могу, на что это похоже. Из человека высосали тридцать лет жизни только для того, чтобы он о чем-то забыл? Рогипнол, видимо, нынче не в моде.
– Ну и как нам его найти?
– А? Ой, это легко. Ну, сравнительно. Мы спросим Карла.
– Но он же…
– Мы спросим его, после того как привезем сюда и я повожусь с его памятью, – перебивает меня Габриэла. – Я пошлю за ним людей. Может быть, удастся что-то выяснить.
– Он не может выйти из комнаты.
– Я позабочусь о твоем друге. С ним все будет хорошо.
Ее слова меня не убеждают, но Карла надо оттуда вытаскивать. И если она хоть что-нибудь знает о том, что с ним произошло, то, может быть, сумеет помочь. И получить хоть какие-то ответы.
Больше не хочу об этом думать.
– Что вы с Дариусом имели в виду, когда говорили, что условия все те же? Как ты ему платишь за ответы на вопросы?
– Проститутками.
– Пардон?
– Проститутками. Работницами секс-индустрии. Ему нравятся рыжие, хотя он совсем не привередливый. Мужчины, женщины – без разницы, лишь бы он получал от них удовольствие.
– Ты снимаешь шлюх, чтобы кормить демона?
– Понимаю, почему ты так думаешь, но нет. Он занимается с ними сексом. И они не обычные проститутки. – На столе звонит телефон. – Кстати о птичках. – Габриэла снимает трубку, слушает, потом говорит: – Пусть поднимается.
– Одна из них?
– Ага. Сейчас сам все увидишь.
Через несколько минут в кабинет заглядывает женщина в топе без бретелек и короткой юбке. Тощая как жердь, волосы с медным отливом бешено начесаны, ярко-красная помада так и орет с бледного лица. Выглядит, будто сто лет солнца не видела. На обеих руках – следы от уколов.
– Привет, – робко говорит она.
– Нужен аванс, Патти?
– Ну, не то чтобы очень… Просто… просто я подумала, что могла бы получить немножко, перед тем как пойду к Дариусу. Мне бы не помешали силы, потому что… сама знаешь, он не со зла, но с ним бывает… больно. – Говоря это, она сдвигает колени.
– Без проблем. Пакет сейчас и пакет потом? Вторая положительная сойдет?
– Ох, правда? Это было бы супер. Просто супер.
Габриэла встает с кресла, идет к маленькому холодильнику и достает пакет с кровью. Спереди – эмблема Красного Креста. Она бросает пакет вампирше, та ловит. На ее лице – намек на страх.
Если Габриэла платит им кровью, то у нее налажены регулярные поставки. А если она в состоянии достать кровь, то, может быть, сумеет достать и что-нибудь еще? Сердца, например?
– Не стесняйся, – говорит Габриэла. – Можешь воспользоваться уборной возле лифта.
Патти кивает и исчезает в коридоре. Ей больше ни до чего нет дела. Габриэла права: у торчков все по-простому.
Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
– Делаешь то, что должна? – подкалываю я.
– Ага, – отзывается она. – А что? Какие-то проблемы?
– Учитывая обстоятельства, не думаю, что я вправе кого-то осуждать.
– И то правда. На секундочку забыла, с кем разговариваю. Я всего лишь хочу хоть немного изменить мир к лучшему. В уборной у меня стерилизатор. Там всегда свежие иглы и шприцы. Но, сколько ни талдычу пользоваться ими, никто никогда не слушает. У всех, видите ли, свои маленькие ритуалы. У Патти, например, такой букет всякого дерьма, что, будь она нормальной, умерла бы еще несколько лет назад. А так… кто знает, сколько она еще протянет.
– Всех спасти не получится.
– Не смей, черт тебя дери, мне говорить, что я могу, а чего не могу. – Габриэла остывает так же внезапно, как завелась: – Так-так, это мудрый совет от зомби-наемника? Я запомню. А Дариус будет доволен. Патти ему нравится.
– Значит, дневную норму добрых дел ты уже выполнила и бездомных накормила. – Я смотрю на часы. Голода не чувствую, но как знать, сколько еще продержусь на вчерашнем сердце. – А мне, наверное, пора и честь знать.
– Я попрошу кого-нибудь отвезти тебя к твоей машине, – говорит она и тут же передумывает: – Ты же не собираешься кем-нибудь перекусить?
– Нет, – отвечаю я, – кажется, со мной все в порядке.
Если Дариус не пытался меня облапошить, то мне придется что-нибудь придумать. И как можно скорее. Не улыбается мне идея опять прятать трупы.
– Не забудь о нашей сделке, Джо.
– Не забуду, если и ты не забудешь.
Габриэла провожает меня до лифта. Машет на прощанье, пока я еду вниз. Прямо как будто у нас было первое свидание, е-мое.
Недалеко от аэропорта забираю свою машину и еду домой. Минут через пятнадцать звонит телефон. Карл.
Я беру трубку:
– Да.
– Старик, надо, чтобы ты приехал, – говорит он срывающимся голосом. – Тут кое-кто хочет с тобой поболтать. Прямо, мать его, сию минуту. Похоже, что… – В трубке воцаряется мертвая тишина.
Черт. Я бросаю телефон, жму на газ и молюсь, чтобы не опоздать.
Глава 18
Крик я слышу даже через закрытые двери лифта. Постояльцы отеля в панике выглядывают из номеров, чтобы поглазеть на кошмар в коридоре.
Стена напротив номера Карла покрыта ярко-красными пятнами. Брызги даже на потолке. Дверь сорвана с петель. Изнутри.
Я показываю липовый значок ближайшему охраннику. Еще чуть-чуть, и он бы в штаны напрудил от счастья. Типа ну наконец-то нарисовался кто-то из представителей органов власти, чтобы разобраться со всей этой ботвой.
Карл на полу. Он в шоке. На месте левой руки – обрубок. Отельный врач накладывает жгут. Руки нигде не вижу. Мебель перевернута, сброшенные на пол лампы отбрасывают на стены жуткие тени. Врач что-то орет, и до меня доходит, что он обращается ко мне. Беру себя в руки.
– Прижмите вот здесь, – говорит он, дергает меня вниз и кладет мою ладонь на марлевую повязку, которая мгновенно пропитывается кровью.
Наволочка на лбу Карла едва держится. Я затягиваю ее туже.
У него на щеках длинные глубокие порезы. Как будто какая-то махина с когтями порвала ему лицо. Он настолько не в себе, что даже не узнает меня.
– Что тут на хрен случилось? – спрашиваю я у врача.
– Черт его знает, – отзывается он, осматривая Карла в поисках очередных ран. – Мне позвонили с ресепшна, сказали, тут пантера и кто-то кричит. Я поднялся, а тут картина маслом.
В коридоре возня. Охрана кого-то пропускает. В дверном проеме появляется Габриэла. Вместе с одним из своих молокососов она вкатывает в номер каталку. Оба в джинсах и синих футболках, на которых налеплены блестящие голубые наклейки с надписью «”Скорая помощь”: Привет, меня зовут…». Кажется, никто не замечает, что медики они липовые.