– А для этого он должен был вас убить?
Саманта кивает:
– Это было… неприятно. А когда он попытался сделать то же самое с собой, тот, с кем он договаривался, сказал ему, что сделка одноразовая. Сандро перерезал себе глотку, как и мне. У него три дня ушло на то, чтобы вернуться. Свой шанс на вечную жизнь он истратил на меня. Последнее, что мне удалось выяснить, – тот, с кем Сандро заключил сделку, не отвечал на его звонки.
– Выходит, вы не можете умереть?
– Не навсегда. На день. Самое большее – на два. Я словно просыпаюсь от дурного сна и живу дальше как ни в чем не бывало.
– Неплохо, наверное. – Я только за вечную жизнь и все такое, если бы не разлагаться раз в день.
– Пару раз пригодилось, – говорит она.
– А ведь вы до сих пор не сказали мне, сколько вам лет.
– Вам никто не говорил, что задавать женщине подобный вопрос вопиюще невежливо? – Я молчу, и от притворных обид не остается ни следа. Саманта закрывает глаза, как будто ей стыдно. – В январе мне исполнится четыреста восемь лет. То есть мне кажется, что в январе. В те времена календарям уделяли намного меньше внимания, чем теперь.
Так вот откуда ноги растут. Весь ее шарм и манеры – хорошо отрепетированная роль. Однако она как будто не придерживается сценария. Есть в ней что-то немного неестественное.
Еще бы. За четыреста лет она просто-напросто забыла, как быть нормальной.
Саманта встает, отворачивается от меня и идет к французским дверям.
– Я знала, что вы об этом спросите, – говорит она. – И все-таки мне жаль, что спросили.
Я подхожу к ней сзади. Она прислоняется ко мне спиной. Теплая и мягкая. Я обнимаю ее. Понятия не имею, что я делаю, но точно знаю, что мне приятно.
– Извините, – искренне говорю я. Еще больше мне хочется извиниться за следующий вопрос. – Какая вам польза от того, что происходит? Чего хотят Нейман и Джаветти, я понимаю. Но зачем сюда впутались вы?
– Сандро приблизительно семьсот лет, – говорит Саманта и дает мне несколько секунд переварить услышанное.
Я знал, что он древний, но семьсот лет? В голове не укладывается. Мне и четыреста уложить трудно. Хотя, конечно, такая информация лишней не будет. Охренеть как жутко, но все-таки.
Я киваю, и она продолжает:
– Мы познакомились, когда мне было восемь. Он меня оберегал, воспитывал. Когда я выросла достаточно, чтобы не быть для него ребенком, он стал моим любовником. Вы пока не знаете, но в долгожительстве есть свое особое одиночество. Я потеряла счет тому, сколько раз была замужем. Сколько у меня было любовников. Есть лишь один человек, которого я знаю почти всю жизнь. И я не могу от него отвернуться. Все, кого я знаю, умерли или умрут. Все, кроме нас с Сандро. И вот теперь еще есть вы.
– Сомневаюсь, что протяну четыреста лет.
– Думаете, я этого хотела? У меня не было выбора. Зато я буду жить вечно, нравится мне это или нет.
Внезапно все встает на свои места.
– Джаветти пришел к вам за помощью.
Ну конечно. Кому еще он мог довериться в своих поисках бессмертия, как не единственному человеку на земле, кому оно на хрен не нужно?
– Да, – говорит Саманта. – Мы долго не виделись. Он очень постарел. Он знал, что камень здесь, и у него были идеи, как его добыть. Но ему нужны были наличные. Поэтому я его выручила. Узнав, что камнем владеет кто-то из Лос-Анджелеса, Сандро приехал сюда, и я дала ему денег. Все его деньги инвестированы в компании вроде «Империал Энтерпрайзес». Свободных средств у него нет. Я узнала, что в ту ночь все пошло наперекосяк, поэтому должна была выяснить, что с ним случилось. Полной уверенности, что он сумеет вернуться, у меня не было. Ему всегда это удавалось, но раньше я никогда не видела его таким старым. Я не знала наверняка, понимаете? – Она вздрагивает. – Я испугалась. Я его не люблю, давно не люблю. Но просто взять и дать ему умереть не могу.
– И тут на сцене появляюсь я. Вы решили обвести меня вокруг пальца, чтобы его найти.
– Нет, – выпаливает Саманта. Ее глаза предельно серьезны. – То есть да. Так я и собиралась поступить. До того как поговорила с вами. До того как узнала, что произошло. Вам предстоит жить вечно, а я знаю, какое одиночество таится в такой жизни. И я подумала, что… – Она замолкает, не договорив.
– Вы же знаете, что мне нужен камень, верно?
– Что вы имеете в виду?
– Я с ним как-то связан или типа того. Точно не знаю, как это работает. Но если я нахожусь далеко от него слишком долго, то начинаю… разваливаться на части.
– Боже мой… Я понятия не имела. Но ведь камень у вас, да? То есть вы же в порядке?
Я качаю головой:
– Он у меня был. Но кто-то его украл.
– А выглядите весьма неплохо.
– Это временно. Мне приходится… Короче говоря, лучше эту тему вообще не поднимать.
– Так вы поэтому ищете Сандро? Думаете, камень у него?
– Думал, до прошлой ночи. Теперь не знаю.
Достаю забрызганную кровью записку из номера Карла и передаю Саманте. Читать там особо нечего.
– Значит, камня у него нет, – задумчиво замечает она.
– Он спрашивает о нем у кого только может.
– Если Сандро его найдет, вы никогда больше не увидите камня.
– Скорее всего.
Она гладит меня по щеке.
– Мне очень жаль. Я не знаю, чем могу помочь. Я только-только встретила вас, а теперь…
– А теперь?
В ответ она меня целует. Она теплая, обжигающе горячая, и ее губы на вкус, как вишни.
Я могу всерьез на нее запасть. У нее глаза, как у ангела или дьявола. Точно не знаю. Да и наплевать мне. Я легко представляю, как просыпаюсь в спутанных простынях, держа ее в объятиях.
Потом вспоминаю, что больше не сплю.
Отталкиваю Саманту и говорю:
– Я вам не доверяю. – Так и есть, я ей не доверяю, но хочу доверять.
– Когда-нибудь это изменится.
– Нам нельзя быть вместе. Вы сами сказали, я не такой, как вы. Я труп.
Она дарит мне самую дьявольскую улыбку из всех, какие я видел. Наверное, Дариуса затрясло бы о зависти.
– Молодой человек, – говорит Саманта, – не вам указывать, что мне можно, а что нельзя. – Она прижимается ко мне, и ее тепло прогревает меня насквозь.
Я делаю шаг назад:
– Нет. У кого, черт возьми, камень? У вас? Сколько из того, что вы мне наговорили, гребаное вранье? Даже не знаю, может, все это время вы только и делаете, что водите меня за нос. Я вообще о вас ни черта не знаю.
– И вы говорите о доверии? – щурится Саманта. – Вы приходите сюда, засыпаете меня вопросами о моей жизни. Обвиняете бог знает в чем. Я открываюсь и все вам рассказываю. Вы, мать вашу, понятия не имеете, как это сложно. – Цвет ее глаз бледнеет. Теперь они не как море, а как холодный лед.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже, – говорит она и добавляет: – Убирайтесь.
Прохожу мимо охранника внизу. Ему хватает ума посторониться.
Надо бы вернуться наверх. Выбить из нее все, что мне нужно знать. Хотя вряд ли из этого выйдет толк. Что такого я могу с ней сделать, чего она не видела за четыреста лет? Или через что ей не довелось пройти?
Однако все это пустые размышления. Правда в том, что я не хочу. Я вообще не знаю, чего хочу.
Еду на север вдоль побережья, чтобы прочистить мозги. Мысли возвращаются к Джаветти.
Итак, он заключил сделку с дьяволом, а потом сам себя подставил. Интересно, знает хоть что-то об этом Дариус или нет. Отбрасываю эту мысль. Это все равно что спрашивать первого попавшегося пацана, знаком ли он с твоим кузеном, который живет в том же штате.
Звонит телефон. Я отвечаю и только потом вижу на экране номер Дэнни.
– Какого хрена тебе надо?
– Слушай, я знаю, наша последняя встреча с самого начала не заладилась. – Голос у него какой-то странный. Нерешительный. Это не тот Дэнни, которого я знаю.