Вместо этого я листаю триста каналов кабельного. Все то же тупое дерьмо, что и всегда. Неужели это и есть вечность?
Когда до меня доходит, что я смотрю какое-то американское бабское ток-шоу на испанском, мне уже пора выдвигаться.
Еду в клуб. Он еще час не откроется, но я хочу добраться туда раньше Джаветти. Я чуток на измене от мысли сегодня с ним встретиться, особенно после новостей о его чудовищной псине. До сих пор мне конечностей не отрывали. Подозреваю, что они отрастут заново, но наверняка не знаю.
Надеюсь, что присутствие Фрэнка даст Джаветти другие поводы для беспокойства, кроме как натравливать на меня свою собаку.
В клубе готовятся к открытию. Я захожу через черный ход. Похоже, вышибалы в курсе, что я сегодня нарисуюсь. Замечая меня, они машут, но не подходят. По взглядам ясно, что вчерашнюю драку они видели.
В ярком освещении местечко смахивает на готический притон. Черные стены, закрашенные окна. Диджей настраивается на сцене, где в прошлый раз хлестали распятых на крестах барышень в латексе.
Один из знакомых вышибал, большой парень, которого все называют Стероидный Гарри, заканчивает ободряющую речь перед собранием остальных сотрудников. Их трясет. Еще бы, черт возьми. Если они и не видели, как Джаветти из ни хрена сотворил свою псину, то уж точно об этом наслышаны. И о Бруно тоже.
Заметив меня, Гарри завязывает со своей психологической хренотой и идет ко мне.
– Дэнни тебе говорил, что вчера было? – спрашивает он.
– Здоровая псина. Бруно в больнице. Кто-то хочет со мной встретиться.
– Ага, в яблочко.
– Дэнни тут?
– Не видел. Но лучшему бы этому мудаку быть здесь. Ребята напуганы до смерти. Половина сегодня даже не явилась.
Могу их понять. Мне и самому здесь быть не хочется.
– Зачем тогда вообще открываться?
– Из-за Дэнни. Развел гундеж, как это важно. Что никто не заставит его прикрыть лавочку. Думаю, чувак, он вот-вот все просрет. Ей-богу, лучше ему сегодня нарисоваться.
– Нарисуется, – говорю я, зная, что этого не будет.
Вряд ли последние дни были для Дэнни малиной. Каждый хрен в городе дышал ублюдку в затылок, намереваясь подхватить то, что оставил Саймон. Ко мне пока никто не приходил, но это неудивительно. Сто пудов все знают, что Хулио помер, так что в их же интересах оставить меня в покое. Если я влезу в бизнес, самые резвые, само собой, захотят меня убрать. Но они в курсе, что в процессе потеряют своих людей. То есть где-то через неделю мне начнут названивать.
Учитывая все это и Джаветти, ставлю на то, что Дэнни уже нет в городе.
Пускаю корни на баре, вливаю в себя несколько бокалов. Жду, когда приглушат свет и набежит толпа.
К полуночи в клубе уже плюнуть некуда. Сегодня толпа другая. Стробоскоп, светящиеся палочки. Народ вокруг залпом глушит минералку прямо из бутылок.
Черт возьми, чувствую себя охрененно старым.
Проходит еще час, Дэнни нет. В кабинете не горит свет, так что я его не вижу. И по запаху не чую. Но даже в смеси пота и наркоты, которая витает в клубе, улавливаю что-то знакомое.
– Добрый вечер, Джо, – говорит голос у моего локтя.
Я не поворачиваюсь. Кручу в руках бокал и пытаюсь подавить порыв свернуть Джаветти шею у всех на глазах. К тому же сейчас на нас пялятся все до единого клубные вышибалы.
– Джаветти.
– Я тебя искал, сынок, – говорит он и садится на соседний табурет.
– Мне говорили. Ходят слухи, ты фокусы показывал с домашними питомцами.
Он машет барменше, которая тут же бледнеет. Видимо, в деталях помнит прошлую ночь. Не обращая внимания на ее вид, Джаветти заказывает джин с тоником. Она медленно отступает и трясущимися руками наливает пойло в бокал.
– Приходится пользоваться тем, что есть. Но иногда и этого недостаточно.
– Видел вчера твою работу из первых рядов. Мой адрес есть в телефонном справочнике. Ты мог бы заскочить в любое время.
Он качает головой:
– Тогда бы ты успел подготовиться. А так я привлек твое внимание, верно? К тому же твой приятель из отеля был бы в порядке, если бы заговорил.
– А может, он ничего не знает? – говорю я.
– Ага, в конце концов я тоже так подумал. Правда, чтобы это выяснить, ушло немного времени. Так или иначе, дело сделано.
Встаю с табурета, берусь за пушку и останавливаюсь, когда понимаю, что он делает.
Джаветти ржет:
– А знаешь, ты все-таки дурак. Мне только и надо сказать «Прыгай», и ты подпрыгнешь. Ну же. Не станешь ты меня убивать на глазах у всех этих людей. Да и на кой? Я опять в два счета выберусь из морга.
– Я подумывал на этот раз сунуть твою задницу в бетономешалку.
– Не ты первый. Сядь, твою мать. Нам есть, что обсудить.
Сажусь обратно на табурет, заставляю себя остыть.
– Как по мне, камень может быть только у двух людей, – говорит Джаветти, потягивая джин. – У тебя или у твоего приятеля-копа. Но он слишком тупой, чтобы знать, какая вещь этот камень.
Секунду раздумываю. Может ли камень быть у Фрэнка? Давлю эту мысль, как только она возникает. Нет, не куплюсь я на это дерьмо. Джаветти прав. Сейчас Фрэнк – всего лишь сгусток бездумной ярости и недоумения. Никак он не может знать, насколько важен камень. К тому же, будь он у Фрэнка, Фрэнк давно бы уже что-нибудь с ним сделал.
– Без книги Неймана камень тебе не поможет, – говорю я. – Книга все еще у тебя?
Джаветти молча пялится на меня. Достаточно долго, чтобы понять: я задел его за живое.
– Ясно, ты все-таки разнюхивал, что к чему. Значит, в курсе, что фрицу тоже нужен камень.
– Уже нет. Сегодня я его убил.
Повисшую между нами тишину заполняет музыка. Я почти чую в воздухе запах перегревшихся шестеренок в башке у Джаветти. Сколько мне вообще известно? Неужели камень все еще у меня? А если так, могу ли я что-то с ним сделать?
– Что ж, молодец. Мое предложение все еще в силе. Принеси мне камень, и я верну тебе жизнь.
Прикидываюсь, будто размышляю. Делаю глоток скотча. Немного пялюсь на шоу.
Куда, черт побери, запропастился Фрэнк? Уже не знаю, смогу ли еще тянуть время.
– Ну что ж, – говорю я, – все верно, камень у меня. – Показываю ему руку. На ней ни пятнышка. – Не с собой, конечно. Но ты же знаешь, что происходит, когда я долго нахожусь не рядом с камнем? – Смотрю ему в глаза и вижу там удивление. – Ага, так я и думал. А потому придется тебе предложить мне кое-что получше.
– Я не торгуюсь.
– И хрен с тобой. У меня есть еще один покупатель. Не хочешь камень, я пойду к нему. – Вливаю в себя остатки скотча и встаю.
– Погоди. – Джаветти машет на мой табурет, заказывает мне еще скотча. – А знаешь, сынок, ты, наверное, единственный мужик в этом сраном городе, с которым приходится считаться. Хочешь торговаться – будем торговаться. Что тебе предложил твой «покупатель»?
– Мы оба знаем, что сделать меня снова живым тебе не по зубам. Так что кончай пудрить мне мозги. Но, если ты сможешь сделать так, чтобы я больше не гнил, камень твой.
– Ладно, – говорит Джаветти, – это я могу.
– И я знаю, что ты попытаешься меня наколоть. Поэтому камень ты получишь только после того, как исправишь свой косяк.
– Ох уж эти детки! Никакого уважения к старшим. Если бы я хотел тебя наколоть, сынок, то за секунду придумал бы с десяток способов. Видишь ли, у меня было время поднатореть в таких делать. Мне…
– Почти семьсот лет. Я в курсе.
Джаветти смотрит на меня точно так же, как в санатории, где приковал меня наручниками к трубе. Явно не знает, что со мной делать.
– Значит, – говорит он, и от чикагского акцента не остается ни следа, – ты знаешь обо мне больше, чем я думал. Мои поздравления. – Теперь его голос становится глубоким, итальянский акцент – слишком заметным. Понты гангстера из Чикаго испаряются, на их место приходит гладкая культурная речь. Он даже хрипеть перестает. – Не многим людям удавалось это выяснить.