Естественно на следующий день глаза я продрала очень рано. Друзья давно вернулись и крепко спали. Я как Гулливер осторожно перешагнула через мирно сопящего фотографа и вышла на улицу.
Солнце лениво светило из-за горизонта янтарно-оранжевым. От гор протянулись длинные фиолетовые тени, ревниво прикрывая загадочные рисунки. От пейзажа веяло покоем и негой. Я со смаком и удовольствием потянулась, зевнула. И тут мне пришла в голову чудесная мысль. Раз спать больше не хочется, пока не наступила жара надо пробежаться до горки и оттуда самой полюбоваться на чудо. Так я и сделала.
Путь оказался неблизкий. Я вначале бежала, наслаждаясь безоблачным утром, потом перешла на быстрый шаг, а затем на медленный. Когда я добралась до подножия, солнце изрядно припекало спину. Похоже, к вечеру мне грозила перспектива стать похожей на варёного рака, но возвращаться назад не хотелось. К счастью взбираться по склону оказалось совсем не трудно. Я, напевая, поднималась вверх, и когда вершина была совсем близко, случилось странное. Меня окружил плотный, кружащийся, разноцветный рой. Я взмахнула руками, пытаясь отогнать незваных гостей, но тщетно - рой стал ещё плотнее. Приглядевшись, я увидела, что стена состоит из несметного количества колибри. Откуда взялись малышки непонятно. Они пищали и неописуемо быстро порхали вокруг. Их пёрышки переливались и сверкали. Невольно я залюбовалась стайкой. Но тут вдруг в памяти всплыли рассказы Маркеса. 'Кусаются наверное больно' - подумалось мне.
- Кыш, пернатые, - крикнула я уже вслух.
Но птички и не думали пугаться. Правда, нападать, похоже не собирались. От их непрерывного мелькания, вскоре зарябило в глазах. Я ладонями ожесточённо потёрла лицо. Когда убрала руки, колибри исчезли, словно всё это оказалось чудесным и нереальным сном. Я покрутила головой, пожала плечами и двинулась дальше.
На вершине ожидал новый сюрприз. Когда я, наконец, перевела дыхание, перед глазами предстало удивительное зрелище. Под горой раскинулась прекрасная пустыня украшенная многоцветьем камней. Вся в трепещущем мареве, словно облачённая в прозрачную шёлковую накидку. Не хватало лишь одного, и я даже не сразу сообразила чего. И лишь потом поняла, полностью пропали рисунки. Я зажмурилась, открыла глаза, никакого результата. В течение получаса я смотрела из-под ладони, интенсивно моргала, щурилась, пыталась поглядеть через плечо. Рисунки упорно не желали появляться. Не знаю, сколько я бы ещё простояла в изумлении с выпученными глазами и раскрытым ртом. Из оцепенения вывел шорох. "Тихо шифером шурша, едет крыша, не спеша", - вспомнила я и оглянулась. Рядом на камнях сидел молодой, тощенький индеец. Чёрные жидкие волосы длинными сосульками падали на плечи. Скрестив ноги, он что-то быстро рисовал прутиком. Я подошла ближе. Индеец ничуть не удивился и дружелюбно кивнул. Я совсем осмелела и принялась разглядывать рисунок.
Индеец ткнул в меня пальцем, а затем показал на землю. Он имеет в виду, что это мой портрет! Да не может быть! Либо индеец плохой художник, либо это чувство юмора у него странное. Ведь не похож ни капельки! Ну ладно рот огромный, это он сейчас в момент моего удивления подсмотрел. А нос совсем не такой, и голова не квадратная. И куда спрашивается волосы делись, мои фамильные белокурые косички. Чтобы убедиться в своих предположениях я ткнула пальцем в рисунок, а потом себе в грудь. Индеец обрадовано закивал головой, аж перья в волосах заколыхались.
Я не знала обижаться мне или радоваться на такой приём. В памяти всплыли изображения статуй древних индейцев, за ними вспомнились идолы с острова Пасхи. 'Наверное, у них манера такая физиономии туристов под древних богов стилизовать'. - подумала я и успокоилась. Чего, в самом деле, из-за рисунка на земле комплексовать. Даже если маслом написано, всегда можно за особый стиль выдать. Вон Пикассо вообще при желании мог уши под коленками изобразить и ничего. Меня сейчас другие рисунки волнуют. Я потопталась, жестами изображая восхищение, а потом сделала тревожное лицо и показала в сторону пустыни. Надеюсь, мне убедительно удалось изобразить любопытство. Актриса я никудышная. Индеец привстал, оглядел меня, улыбнулся и, махнув рукой куда - то назад, вновь углубился в художественные изыски.
Ладно, так и быть схожу, гляну. Может это всё в ознакомительный тур входит, каждый привлекает туристов как может.
Тропинка уводила прямо в густые заросли. Раздвигая ветки, я шла всё дальше и дальше. Солнце уже с трудом пробивалось сквозь плотную листву. Над головой скрипуче вопили птицы, странно, но ни одной колибри на пути больше не встретилось. Дорожка становилась всё уже, колючие ветки хищно цеплялись за одежду, а под ногами скакали какие-то подозрительные скользкие твари. Я уже не видела смысла в дальнейшем продвижении, если он вообще был. К тому же из куста с длинными узкими листьями вылетела туча крохотных козявок. Гнусная мошкара лезла в глаза, настырно забивалась в нос, чихая и отплёвываясь, я уже собралась бежать назад, но между стволов впереди что-то блеснуло. Закрываясь рукой, я нырнула туда и на небольшой поляне сразу же увидела статую. Она была полускрыта высокими лезвиями бледно-зелёной травы. Луч солнца освещал изящную голову сделанную из красно-коричневого металла. Я подошла поближе, статуя оказалась выше меня. Скульптор изобразил женщину, стоящую на коленях. Руки она словно в мольбе сложила на груди. Застывшие завитки волос, плотным плащом окутывали покатые плечи. Лицо было поднято, круглые, словно у птиц глаза с тоской смотрели в небо. Обойдя статую, я обнаружила за её спиной крылья. Изломанные, они жалко свисали вниз. И сразу становилось ясно - они больше никогда не смогут поднять хозяйку в воздух.
Статуя навевала чувства глубокого страдания и безнадёжности. В душе шевельнулось смутное воспоминание, но о чём я как ни старалась уловить не смогла. Позади статуи начиналась широкая тропа, уводившая куда-то вправо, без колебаний я двинулась вперёд, погладив на прощание сломанное крыло.