– Я твой, Эми, – сказал он. – Всегда был и буду. Что бы ни случилось, сама знаешь.
С этими словами Луций двинулся обратно по палубе «Маринера», а затем полез по веревке в окно.
Эми пришла в себя и поняла, что стоит на карачках в грязи. На ее руках были перчатки, рядом стоял плоский пластиковый ящик с бальзаминами, а еще ржавый совок.
– С вами всё в порядке, мисс Эми?
Картер сидел в патио, вытянув ноги под столом с литой чугунной станиной и обмахивая лицо большой соломенной шляпой. На столе стояли два стакана чая со льдом.
– Этот человек хорошо о нас заботится, – сказал он и удовлетворенно вздохнул. – Уже и не помню, когда последний раз жажду утолял.
Эми неуверенно поднялась на ноги. Ее охватила страшная вялость, будто она только что проснулась от долгого сна.
– Идите, посидите минутку, – сказал Картер. – Дайте телу переварить принятое. День еды – день отдыха. И пусть цветы подождут.
Это правда, цветы были и будут, всегда. Как только Эми заканчивала высаживать один ящик, появлялся новый. То же самое с чаем – только что стол был пуст, и вдруг на нем появлялись два запотевших стакана. Эми не знала, какая незримая служба делает это. Всё это было частью этого места, его особенной логикой. Каждый день – как время года, каждое время года – как год.
Она сняла перчатки и прошла по газону. Села напротив Картера. Во рту стоял вязкий вкус крови. Она отпила чая, чтобы смыть его.
– Это хорошо, поддержать силы, мисс Эми, – сказал Картер. – Нет никакого проку морить себя голодом.
– Мне это просто… не нравится.
Она поглядела на Картера, который всё так же обмахивался шляпой.
– Я снова пыталась убить его.
– Луций хорошо знает ситуацию. Сомневаюсь, что он принял это близко к сердцу.
– Дело не в этом, Энтони. Мне надо научиться контролировать это, подобно тебе.
Картер нахмурился. Он всегда говорил короткими фразами, жестикулировал скупо, выдерживал паузы.
– Не вини себя так. У тебя было всего три года, чтобы ко всему этому привыкнуть. Ты в своем роде младенец, в том смысле, кем мы являемся.
– Я не чувствую себя младенцем.
– А кем же ты себя чувствуешь?
– Чудовищем.
Слишком резко она выразилась. Эми отвернулась, чувствуя стыд. После еды она всегда проходила через период сомнений. Как странно всё это. Она – тело внутри корабля, но ее сознание живет здесь, вместе с Картером, среди цветов и деревьев. Эти два мира соприкасались лишь тогда, когда Луций приносил кровь, и контраст сбивал ее с толку. Картер объяснил ей, что для них двоих в этом месте нет ничего особенного, разница лишь в том, что они в состоянии его видеть. Есть один мир, из плоти, крови и костей, но есть и другой – более глубинная реальность, та, которую обычные люди могут увидеть лишь мельком, если вообще видят. Мир душ, мир живых и мертвых, в котором пространство, время, память и желания существуют в чистом виде, так, как они существуют во снах.
Эми знала, что это так. Она чувствовала, что знала это всегда, даже будучи маленькой девочкой, совершенно человеческой девочкой, она ощущала существование этой иной реальности, мира-за-пределами-мира, так она его называла. Наверное, у многих детей так бывает, решила она. Что такое детство, как не переход из света во тьму, медленное погружение души в океан привычной материи? За то время, что она провела на «Шеврон Маринере», для нее стало ясным многое в ее прошлом. Яркие воспоминания находили дорогу в ее сознание, вежливо возвращаясь в память, до тех пор, пока то, что случилось, казалось, столетия назад, не стало ощущаться как свежее воспоминание. Она вспомнила, как давным-давно, в тот период невинности, который она назвала для себя «прежде» – прежде Лэйси и Уолгаста, прежде Проекта НОЙ, прежде вершины горы в Орегоне, где они нашли себе дом, прежде ее бесконечных одиноких скитаний в мире, лишенном людей, где попутчиками ей были лишь Зараженные, – животные говорили с ней. Большие животные, такие как собаки, но даже и маленькие, те, на кого никто и внимания не обращает, – птицы и даже насекомые. Тогда она об этом совершенно не задумывалась, для нее это было в порядке вещей. Ее ничуть не беспокоило, что остальные этого не слышат, это было частью мироустройства, то, что животные говорят только с ней, всегда обращаясь к ней по имени, будто старые друзья, рассказывая про свою жизнь. Ее радовал этот особый дар, дар их внимания, в те времена, когда всё остальное в ее жизни выглядело лишенным смысла. Перепады настроения у ее матери, ее долгое отсутствие, их переезды с места на место, чужие люди, которые приходили и уходили без очевидной надобности.
Всё это шло без последствий до того дня, как Лэйси привела ее в зоопарк. Тогда Эми еще не осознала окончательно, что ее мать покинула ее – что она уже никогда не увидит эту женщину. Она с радостью откликнулась на предложение, она слышала про зоопарки, но ни разу в них не бывала. И вошла туда под радостный приветственный галдеж всех зверей. После странных событий предыдущего дня – внезапного исчезновения матери, монахинь, у которых она оказалась, хороших, но каких-то заторможенных, будто они проявляли свою доброту согласно некоему своду правил, – здесь ей стало хорошо и знакомо. Ощутив прилив сил, она вырвалась от Лэйси и бросилась к бассейну с белыми медведями. Три медведя лежали, купаясь в лучах солнца, четвертый плавал под водой. Какими величественными они были, какими потрясающими! Даже теперь, столько лет спустя, она вспоминала их с удовольствием, их прекрасный белый мех, огромные мускулистые тела, выразительные лица, в которых, казалось, читалась вся мудрость вселенной. Когда Эми приблизилась к стеклу, тот, что был в воде, подплыл к ней. Хоть она и знала, что ее способность разговаривать со зверями лучше проявлять в одиночестве, она не сдержалась от возбуждения. Ей вдруг стало очень жаль, что такое красивое создание вынуждено жить здесь, будто в тюрьме, лежа на солнце среди искусственных скал под взглядами зевак, которые их не ценят и не понимают.