Я долго стоял не двигаясь, пребывая в каком-то оцепенении, а когда пришел в себя, люди начали расходиться. Какой-то человек в алом плаще мрачно смотрел в ту сторону, где совсем недавно трепетал на ветру расписной парус рыже-красного корабля. Все это было похоже на дурной сон, однако мне хотелось поскорее разобраться в происходящем, а для этого необходимо расспросить кого-нибудь из местных жителей. Может быть, достаточно будет двух слов, и все станет на свои места? Может быть, в том, что я здесь видел, нет ничего странного? Предположим, я попал на съемку историко-приключенческого фильма? Хотя нет, не подходит, нет здесь ни оператора, ни соответствующей техники…
Лицо одного из мужчин показалось мне несколько приятнее других, и я направился к нему.
— Объясните мне, Бога ради, что здесь происходит? Почему вы радуетесь гибели этого корабля? Что за тварь плавает в бухте и почему молчат люди? — обратился я к нему. У меня накопилось много вопросов, и я едва сдержался, чтобы не выпалить их все разом.
Мужчина посмотрел на меня пустым, бесцветным взглядом и произнес:
— Ты Пришедший?
Я вспомнил старика Лэя. Что-то он говорил о том, что рыбаки нашли меня на острове Посещений. Кажется, он тоже назвал меня Пришедшим.
— Да.
— Иди в Город Желтой Черепахи.
— Но, может, вы ответите на два-три вопроса? Что это за город, что это за море, чей это корабль?
— Зачем? — едва заметно пожал плечами мужчина и отвернулся.
Галечный пляж опустел, и я решил обратиться к мужчине в алом плаще. Почему-то я был уверен, что это именно он вскрикнул, когда четвертый пловец предпринял попытку выброситься на берег.
— Простите, любезнейший, — окликнул я его сзади.
— Э? — Он резко обернулся и смерил меня пронзительным взглядом.
Лицо у него оказалось живым и приятным. Чуть крупноватый нос и тяжелый подбородок придавали ему важности, а морщинки у глаз указывали на то, что он не прочь посмеяться. На вид ему было лет сорок с небольшим: на висках уже начала пробиваться седина, особенно заметная при его золотистом загаре.
— Видите ли, я здесь недавно, и многое меня удивляет и даже поражает, — начал я, но мужчина сделал останавливающий жест рукой:
— Как тебя зовут?
— Вас интересует мое имя?
— Да, твое имя.
Имя? Я задумался. Имя. Как меня зовут? Имя… Так как же меня зовут? Как меня звали раньше? Кто я такой? Я не знал.
— Ты Пришедший, — сказал мужчина. Я не понял, утверждает он это или спрашивает, и на всякий случай пояснил:
— Рыбаки нашли меня на острове Посещений, но я не совсем понимаю, что это значит.
— О, это значит многое. Но время объяснений еще не пришло. И может быть, никогда не придет. — Мужчина заметил мое недоумение и добавил: — Может быть, в них не будет нужды. Однако, — продолжал он, помолчав, — если они все же понадобятся, я их охотно дам. Когда вернешься из Города Желтой Черепахи, спроси дом Эрфу. Мне нужен толковый помощник, и, чтобы заполучить его, я готов ответить на любые вопросы.
— А что если вы дадите мне некоторые пояснения прямо сейчас? Тогда, возможно, у меня не будет необходимости идти в Город.
— Рано или поздно такая необходимость возникает у всех Пришедших. Так что лучше не тяни время. И постарайся достичь Ворот Заката до темноты.
— Но зачем мне идти в Город?
— Ты увидишь и поймешь там все, что захочешь увидеть и понять.
— Кое-что я здесь уже увидел, и мне это совсем не понравилось.
— Будем надеяться, что остальное понравится тебе больше. Многим, во всяком случае, нравится — это вопрос вкуса.
Ясно было, что ничего стоящего Эрфу мне больше не скажет: видимо, ему нравится говорить загадками. Ну что ж, в Город так в Город.
— А как пройти в Город?
— Дорога начинается от Гавани. Иди, никуда не сворачивая, и да поможет тебе Желтая Черепаха. И помни, до Ворот Заката тебе лучше добраться засветло.
Я кивнул и зашагал к Гавани. Все было по-прежнему непонятно, но утешало хотя бы то, что здесь есть нормальные люди. Они, правда, не хотят разговаривать, но, вероятно, у них есть на это причины. Да и о чем разговаривать с человеком, который не помнит собственного имени?
— Какая вы, Верочка, сегодня нарядная!
— Специально, чтобы вам понравиться, прическу изменила. А где Петрович?
— Наверно, по отделению бродит. Вам распущенные волосы больше идут, чем та прическа — с челкой на глаза.
— Ясное дело. Распущенные волосы всем женщинам идут. Но за ними следить надо, а где на это время взять?
— Уж у вас-то времени нету! Что это вас, кстати, вчера видно не было? Я уж соскучился.
— На свадьбе была.
— На своей?
— Ага.
— И сегодня уже дежурить вышли? Не любите вы мужа.
— Не люблю. Но другого выхода не было.
— Как это?
— Так. Он в положении, на третьем месяце. Ну, хорош трепаться, поворачивайтесь, укол делать буду.
— Ой, Верочка, не надо! Так на чьей же вы свадьбе гуляли?
— На подружкиной. Поворачивайтесь.
— А может, не надо? У меня ведь сегодня праздник.
— Это какой же?
— Я снова вас увидел.
— Ну как вам не стыдно? Это же совсем не больно!
— Кто говорит, что мне не стыдно? Мне стыдно. А вы хотите, чтобы мне еще и больно было! Вы жестокая, Вера. Я и так весь исколот, как подушечка для иголок. Пощадите!
— Нет вам пощады! Да не дергайся ты! Ну вот…
— Что, иголку сломала?
— Согнула.
— И правда. Ну ты даешь! Умираю.
— Виктор! Прекратите прикидываться! Как вам не совестно! Ну ведь не больно же было, а?
— Больно. Несите скорее тазик.
— Зачем?
— Кровь собирать будем. Не пропадать же добру.
— Да ну вас совсем!
— Вера!
— Ну что еще?
— Нет, ничего…
Дорога в Город была вымощена крупным грубо обработанным серым булыжником. Когда-то движение на ней было оживленным — на камнях остались выбоины от колес. Однако времена эти давно миновали — на обочинах выросли молодые деревца, и даже на самой дороге кое-где вылез мелкий кустарник.
Чем дальше я уходил от моря, тем гуще становилась растительность. Редкие чахлые сосенки сменились пышными широколистными кустами и высокими деревьями. У одних листья были длинные, саблеобразные, а у других — как у кленов, и по форме, и по окраске. Часть кроны была у них светло-зеленой, часть — желтой, попадались и ярко-красные, словно нарочно выкрашенные листья. Тут и там сквозь листву проглядывали всевозможные плоды, названия которых я не знал, но по ассоциациям назвал бы хурмой, грушами и даже бананами. Вот только «груши» здесь были почему-то сине-фиолетовые, как баклажаны, «бананы» — малиновые, а «хурма» — от зеленой и лимонно-желтой до красно-коричневой.
Я шел по дороге довольно долго, солнце повисло низко над лесом, а Города все не было. Памятуя наставления Эрфу, я прибавил шагу и начал уже беспокоиться, как вдруг заметил впереди себя человека.
Со спины он был как две капли воды похож на людей, которых я видел на берегу бухты. Мужчина шел медленно, неторопливым размеренным шагом, и это меня приободрило — по-видимому, он рассчитывал попасть в Город до темноты. В руках мужчина держал большой темно-зеленый лист, свернутый кульком, из которого выглядывали местные «груши» и «бананы». Оружия при нем не было, из чего я сделал вывод, что сухопутных монстров в этой местности не водится.
При виде человека первым моим желанием было заговорить с ним, но, вспомнив свои прежние неудачи по части знакомства с аборигенами, я сдержался и молча прошел мимо. И правильно сделал, потому что встреченный мужчина не обратил на меня никакого внимания. Равнодушное выражение его лица при виде меня ничуть не изменилось.
Как бы то ни было, встреча эта меня обрадовала, я умерил шаг и стал с интересом осматривать окрестности. Справа от дороги я заметил заросшую деревьями и кустарником каменную беседку. Минут через тридцать мне попалась вторая беседка, а потом и третья. Они стояли по обеим сторонам дороги и были сильно разрушены временем и наступающим лесом. Кровли провалились, стройные колонны, выточенные из ноздреватого желтого камня, кое-где еще сохранились, но большая часть их превратилась в развалины, едва возвышавшиеся над землей. Корни деревьев выворачивали плиты пола и фундаментов.