— Ты думаешь, мы сможем… — сказал я.
— Утром, — ответил Бинпол. — Попробуем утром.
День, как бы для того, чтобы подбодрить нас, был ясный. При первом свете мы принялись за работу. Сначала она оказалась ободряюще легкой, а потом обескураживающе трудной; стена, о которой говорил Бинпол, была площадью примерно в шесть квадратных футов и почти отделилась от крыши. Мы завершили это отделение и высвободили бока. Осталось только нажать. Стена обрушилась… и раскололась на несколько частей.
Надо, сказал Бинпол, скрепить их перекрестными планками. Доски будем брать из других стен. Придется вытаскивать гвозди, распрямлять их и снова забивать, где понадобится. Говорил он со спокойной убежденностью.
Беда в том, что большинство гвоздей было не только изогнуто, но проржавело, и они ломались иногда от легкого нажима. Нам приходилось отыскивать сравнительно сохранившиеся, осторожно распрямлять их и прибивать ими доски. Конечно, молотка у нас не было. Мы пользовались камнями с ровной поверхностью. Бинпол отыскал хороший камень и отдал мне, так как, сказал он, я лучше смогу его использовать. Это верно. У меня всегда были умелые руки — боюсь, более умные, чем голова.
Работа была тяжелой и долгой. К концу мы вспотели, а солнце уже высоко стояло в небе. Оставалось стащить плот в воду, но это тоже было нелегко. Хижина находилась примерно в пятидесяти футах от воды, а земля была неровной. Поднять плот мы не могли, он был слишком тяжел, и нам пришлось тащить и толкать его, время от времени отдыхая между усилиями. Однажды, когда на пути попались колючие кусты, я готов был сдаться и в гневе пнул доски. Бинпол вытащил плот из кустов. Вскоре мы добрались до берега и без сил упали на песок. И снова, благодаря Бинполу, нам повезло: он наткнулся на гнездо какой-то водной птицы. Мы съели четыре яйца сырыми, облизали скорлупу и взялись за последнюю часть работы. Бинпол тащил с одной стороны, а я — с другой. Плот зловеще заскрипел, я увидел, как зашатался гвоздь, но все же плот коснулся воды и поплыл. Мы взобрались на него и оттолкнулись от берега.
Путешествие не было триумфальным. Течение подхватило нас, повернуло и понесло вниз. Но под нашим весом один угол плота ушел под воду. Впрочем, из-за каких-то капризов равновесия поверхность плота ушла под воду лишь на несколько дюймов. Мы по очереди сидели в воде и на сравнительно сухом конце. Вода была холодна, ведь речка питается тающим снегом в горах.
Но мы, по крайней мере, продвигались быстрее, чем по суше. Берега проплывали мимо. И погода держалась хорошая… Солнце сияло в небе, голубизна которого отражалась в гладкой поверхности, по которой мы двигались. Бинпол окликнул меня и указал: на западе через поля огромными скачками шел треножник. Я почувствовал некоторое удовлетворение от этого зрелища. Хоть мы и малы сравнительно с ним, но нам предстоит сражаться.
Когда я в следующий раз увидел треножник, мне было не до таких рассуждений.
Час спустя мы миновали баржу. Она шла вверх по течению, и поэтому встреча была короткой. Человек на палубе с любопытством смотрел на нас и задал какой-то вопрос, который мы не расслышали. Должно быть, мы представляли странное зрелище, плывя на своем диком сооружении.
Голод не был утолен четырьмя яйцами и становился все сильнее и сильнее. Мы видели поля, которые как будто могли дать нам пищу, но тут нам стала ясна одна особенность нашего плота: мы не могли управлять им. У нас было несколько досок, но они лишь могли отталкивать плот от препятствий. Я понял, что нам придется положиться на течение, и добраться до берега мы можем, лишь покинув плот и пустившись вплавь. Мы находились теперь далеко от берега, а течение было сильное; нужно быть хорошим пловцом, чтобы добраться до берега. Тем временем поля сменились террасами с ровными рядами виноградных лоз. Здесь пищи не было. Плоды винограда в это время еще зелены.
Большая рыба, вероятно, семга выпрыгнула около нас. Мы не могли бы изжарить ее, но если бы удалось поймать, я думаю, мы съели бы ее сырой. Видения еды проходили передо мной, когда я цеплялся за дерево плота. Жареное мясо на вертеле… баранья нога с соусом, который моя мать готовила из садовой мяты… или просто хлеб с сыром, хлеб, запеченный снаружи, но мягкий изнутри, сыр, желтый и крошащийся при прикосновении. Я глотал слюну.
Проходили часы. Солнце поднялось высоко и начало клониться к западу. Мне было и жарко, и холодно. Я пил воду, черпая ладонями, чтобы заполнить ноющую пустоту в желудке, но чувствовал себя все хуже. В конце концов, я сказал Бинполу, что мы должны как-то добыть пищу. Мы проплыли две деревни, по одной на каждом берегу… Там еда, что-нибудь съедобное, по крайней мере, в огородах, если не найдется чего-то получше. Если мы будем сильно грести к берегу обломками досок… и постараемся доставить плот на берег при виде следующего человеческого жилища… Бинпол сказал:
— Лучше бы продержаться до вечера. Тогда больше возможностей для добычи.
— Мы можем тогда не увидеть деревни
— Это значит бросить плот. Конечно! Я был голоден.
— Мы не можем жить без пищи. Безумием было садиться на плот, не имея возможности управлять им.
Бинпол молчал. Все еще раздраженный, я сказал:
— А как же ночью? Здесь невозможно даже спать. Если уснешь, то скатишься в воду и утонешь. До темноты все равно придется бросить плот.
— Да, я согласен. Но подождем еще. Сейчас домов не видно.
И верно. Река текла мимо зеленых берегов, на которых не было никаких признаков жизни. Я угрюмо сказал:
— Пожалуй. Не пора ли нам поменяться?
Позже мы проплыли пустынные развалины, а севернее встретили еще одну баржу. Было сильное искушение закричать и попросить подобрать нас. Я преодолел его, но с трудом. Вскоре после полудня мы миновали остановочный пункт. Он был пуст, белела на солнце маленькая гавань. У второго поста были привязаны две баржи, а в миле к нему направлялась и третья.
Потом мы снова увидели развалины, но по-прежнему никаких следов обитания. Река стала шире, и мы плыли по ее центру. Плыть тут было бы нелегко в любых обстоятельствах, а тем более для нас, голодных и уставших, замерзших и промокших. Недовольство, которое я испытывал по отношению к Бинполу, поблекло перед предстоящим испытанием.
И вдруг совершенно неожиданно все изменилось. Треножник появился с севера, идя по западному берегу. Он должен был миновать нас в ста ярдах, ближе, чем любой другой в этом путешествии. Я испытал огромное облегчение, когда он прошел мимо. Но тут он повернул и направился к нам, и я услышал улюлюканье, которое дважды слышал раньше и имел все основания бояться. Вода взметнулась фонтанами, когда огромные ноги погрузились в воду. Не оставалось никаких сомнений, что его цель — мы. Неужели они захватили «Эрлкениг»? Неужели они каким-то фантастическим способом узнали о нашей цели и ищут нас? Я смотрел на Бинпола, а он на меня. Я сказал:
— Лучше нырнуть.
Но было уже поздно. Из полушария свесилось щупальце. Оно ударило между нами, расколов хрупкий плот. И в следующее мгновение мы оба барахтались в воде.
Глава 4.
Отшельник на острове.
Я ожидал быть схваченным щупальцем. То, что оно вместо этого разбило плот, одновременно удивило и встревожило меня. Я ушел на глубину и наглотался воды, прежде чем сообразил, что произошло. Вынырнув, я огляделся и увидел, что треножник молча удаляется прежним курсом на юг. Казалось, его поступок совершенно бессмыслен, точно так же, как кружение вокруг «Ориона», когда мы пересекали пролив. Как озорной мальчишка, он увидел что-то, разбил его с бессмысленной злобой и пошел своим путем.
Но у меня были более важные дела, чем размышления над мотивами поступков треножника. Плот раскололся на два бруса, один из них плясал рядом со мной в воде. В несколько гребков я доплыл до него, ухватился и осмотрелся в поисках Бинпола. Я видел только реку, серую от приближающегося вечера, и подумал, что, возможно, конец щупальца ударил друга, и он уже под водой. Потом я услышал его голос и, повернувшись назад, увидел, что он плывет ко мне. Он ухватился за другой конец бревна, и мы, отплевываясь, начали грести.