ГОЛОС: Дизайнер Хусейн Мбинда объявил текущий год «Годом улицы» и подтвердил эти слова показом своей весенней коллекции в Милане, где гамаки бездомных и «шюты», которые носят городские Очкарики, были воссозданы из новейших синтеморфных тканей.
(Изображение: Мбинда выступает с возвышения из картонных коробок.)
МБИНДА: Улица с нами, она внутри нас. И ее нельзя игнорировать.
Глава 6
Ничейная полоса
Ее дыхание пахло корицей. Лежащая на его груди рука с длинными пальчиками, казалось, весит не больше листика. Пол не открывал глаз, опасаясь, что, если он это сделает, она исчезнет, как это не раз случалось прежде.
«Ты не забыл?» Шепот – тихий и нежный, как птичья песенка в отдаленном лесу.
– Нет, не забыл.
«Тогда возвращайся к нам, Пол. Возвращайся».
Ее печаль пропитала все существо Пола. Он поднял руки, желая ее обнять.
– Я не забыл, – повторил Пол. – Я не…
Грохот взрыва заставил Пола дернуться. Ожила одна из немецких одиннадцатидюймовок. Когда в четверти мили от него упал первый снаряд, дрогнула земля и заскрипели доски, которыми была обшита траншея. По небу поползли огоньки сигнальных ракет, окрашивая дымные трассы снарядов яркой краснотой. Лицо Пола смочила дождевая морось. Его руки были пусты.
– Я не… – тупо произнес он, так и не опустив вытянутых рук и уставившись на покрывающую их грязь, освещенную огоньками ракет.
– Что «не»? – Финч сидел рядом на корточках и писал письмо домой. Когда он повернул к Полу голову, в стеклах его очков замерцали красные огоньки. – Красотку во сне увидел? Ну, и как она? – Легкость его тона не вязалась с пристальностью взгляда.
Пол раздраженно отвел глаза. Почему товарищ так на него смотрит? Это же был просто сон, так ведь? Очередной из столь упорно изводящих его снов. Женщина, печальный ангел…
«Я что, схожу с ума? Поэтому Финч так на меня смотрит?»
Пол сел и скривился. Пока он спал, под ботинками набралась лужа, и ноги промокли насквозь. Если он о них не позаботится, то заработает диагноз «траншейная стопа». И так хреново, что люди, которых ты не знаешь и не видишь, швыряют в тебя снаряды, так еще надо следить за своими ходулями, чтобы не сгнили и не отвалились у тебя на глазах. Пол стянул ботинки и поставил их возле печурки, вытянув язычки, чтобы обувь высохла быстрее.
«Но быстрее чем никогда может оказаться ужасно медленно», – подумал он. Сырость была врагом куда более терпеливым, чем немцы. Она не прерывала работу, чтобы отметить Рождество или Пасху, и прикончить ее не смогли бы все бомбы и пушки Пятой армии. Она просто окружала все вокруг, наполняя траншеи, могилы, ботинки… и людей тоже.
«И ты становишься окопной душой. Когда все, что делает тебя личностью, сгнивает и умирает».
Ноги его оказались бледными, словно зверьки с содранными шкурками, искривленными и отекшими; кончики пальцев – там, где плохо циркулировала кровь, – посинели. Пол согнулся, чтобы их растереть, и со смесью абстрактного интереса и тихого ужаса отметил, что не ощущает ни пальцев ног, ни растирающих их пальцев рук.
– Какое сегодня число? – спросил он.
Финч поднял голову, удивленный вопросом.
– Разрази меня гром, Джонси, да откуда мне знать? Спроси Маллита. Он следит за календарем, потому что ему светит отпуск.
Услышав свое имя, Маллит шевельнул огромной тушей, словно потревоженный в пруду носорог. Его коротко стриженная голова медленно повернулась к Полу:
– Чего ты хочешь?
– Просто спросил, какое сегодня число. – Обстрел на время прекратился, и голос Пола прозвучал неестественно громко.
Маллит скривился, словно приятель попросил его назвать расстояние до Луны в морских милях.
– Двадцатое марта, так ведь? Еще тридцать шесть дней, и я вернусь в Блайти. А почему ты интересуешься?
Пол потряс головой. Ему иногда казалось, что март 1918 года был и будет всегда, что он всегда жил в этой траншее с Маллитом, Финчем и прочими остатками Седьмого корпуса.
– Джонси опять приснился тот самый сон, – сказал Финч и быстро переглянулся с Маллитом. Они думают, будто он сходит с ума. Пол в этом не сомневался. – Кто она, Джонси, – малышка барменша из закусочной? Или крошка Мадлен миссис Энтройе? – Выговаривая имена, Финч как всегда тщательно соблюдал французское произношение. – Она слишком молода для тебя, старина. Только-только течь начала.
– Да заткнись, ради Бога. – Пол с отвращением отвернулся, потом взял ботинки и расположил их так, чтобы каждый бок получал равное количество жалкого тепла от печки.
– Джонси у нас романтик, – пробасил Маллит. Зубы у него были под стать носорожьей внешности – плоские, широкие и желтые. – Ты разве не знал, что, кроме тебя, все из Седьмого уже поимели эту Мадлен?
– Я же сказал, заткнись, Маллит. Не хочу разговаривать.
Маллит снова ухмыльнулся и скользнул куда-то в тень за спиной Финча, который повернулся к Джонасу. Когда худой Финч заговорил, в его голосе ощущалось отчетливое раздражение:
– Почему бы тебе не поспать еще, Джонси? Не создавай неприятностей. Их и так вокруг хватает.
Пол снял шинель и пошел вдоль траншеи, пока не отыскал местечко, где вероятность проснуться с мокрыми ногами казалась меньше. Обернув босые ноги шинелью, он прислонился спиной к доскам. Пол знал, что ему не следует сердиться на своих товарищей – черт, своих друзей, единственных друзей, – но над их головами уже несколько дней висела угроза немецкого наступления. А если вспомнить и постоянные обстрелы, призванные сломить их дух, и предчувствие чего-то еще более скверного, и не дающие ему покоя сны… что ж, неудивительно, что нервы у Пола словно в огне.
Он украдкой взглянул на Финча. Тот снова корпел над письмом, присев на корточки возле тускло светящегося фонаря. Успокоившись, Пол повернулся к нему спиной и вытащил из кармана зеленое перышко. Осветительные ракеты уже почти угасли, но перышко, казалось, еле заметно светилось. Пол поднес его к лицу и глубоко втянул носом воздух, но присущий перышку запах уже давно исчез, перебитый запахами табака, пота и грязи.
Оно что-то значило, это перышко, хоть он и не мог сказать – что. Пол не помнил, как подобрал его, и тем не менее оно уже несколько дней лежит в его кармане. Каким-то образом оно напоминало ему про ангела из сна, но он не был уверен почему – скорее всего обладание перышком и вызывало эти сны.
И сны сами по себе были очень странными. Он помнил лишь фрагменты: ангел и тоскующий голос, какая-то машина, пытающаяся его убить, – но каким-то образом сознавал, что даже эти фрагменты есть драгоценные и неосязаемые чары удачи и без них ему уже не обойтись.
«Цепляешься за соломинку, Джонас, – сказал он себе. – Цепляешься за перышко». Он сунул поблескивающий предмет обратно в карман. «Умирающим приходят в голову странные мысли, а кто мы здесь все, как не умирающие? Разве не так?»
Он попробовал отогнать эти мысли. Подобные размышления не замедлят биение усталого сердца и не расслабят дрожащие мускулы. Он закрыл глаза и начал медленно искать тропку, которая заведет его обратно в сон. Где-то по ту сторону ничейной земли снова загрохотали пушки.
«Вернись к нам…»
Пол проснулся, когда небо с треском раскололось. Струйки дождя смывали пот со лба и щек. Небо осветилось, облака внезапно стали белыми по краям и пылающими сверху. Снова мощно рявкнул гром. То были не пушки. И не атака, а просто разбушевавшаяся природа.
Пол сел. В двух ярдах от него неподвижно лежал Финч, прикрыв шинелью голову и плечи. Очередная вспышка высветила ряд спящих в траншее солдат.
«Вернись к нам…» Голос из сна все еще звучал у него в ушах. Он ощутил ее присутствие вновь – и так близко! Ангел милосердия, нежно шепчущий, призывающий… куда? На небеса? Так что же это, знамение близкой смерти?
Когда гром треснул снова, Пол зажал уши ладонями, но не смог отгородиться от грохота или ослабить наполняющую череп боль. Он умрет здесь. Он давно смирился с этим жалким обещанием – во всяком случае смерть принесет успокоение, тихий отдых. Но теперь он внезапно понял, что смерть не станет облегчением: за порогом смерти его ждет нечто худшее, намного худшее. И оно имеет отношение к женщине-птице, хоть Полу и не верилось, что она связана со злом.