– Допуска. – Пальцы Танабе запорхали по кодовым кнопкам с непринужденной легкостью слепого, читающего текст по системе Брайля. – Вниз, – произнес он. Дверь лифта закрылась, кабина бесшумно провалилась в шахту.
Новые попытки общения со стороны молодого японо-американца тоже были проигнорированы. Когда дверь лифта снова открылась, Танабе жестом пригласил генерала в помещение с толстыми коврами и мягкой мебелью.
– Мистер Уэллс попросил подождать здесь. Он к вам присоединится через пару минут. Принести вам чего-нибудь?
– Нет. Мне долго придется ждать?
– Я очень сильно в этом сомневаюсь.
– Тогда можешь оседлать своего коня.
Танабе изящно пожал плечами и улыбнулся.
– Вверх.
Дверь лифта закрылась.
Генерал Якубиан закурил сигару и сидел, с гневной подозрительностью щурясь на произведение современного искусства – разноцветные электрочувствительные газы, заключенные в прозрачную пластиковую оболочку в форме жертвы автомобильной аварии, – когда дверь позади стола с легким шипением отворилась.
– Знаешь, эти штуки не очень полезны для твоего здоровья.
Якубиан перевел неодобрительный взгляд со скульптуры на говорящего – худощавого мужчину с морщинистым лицом и жесткими седыми волосами, облаченного в поношенный свитер и просторные брюки.
– Иисус Сэмюэл Христос, – пробурчал генерал, – ты что, опять решил врубить свою дерьмовую шарманку на тему «бросайте курить»? Что ты вообще об этом знаешь?
– Наверное, кое-что знаю, – мягко отозвался Уэллс. – В конце концов, в следующем месяце мне исполнится сто одиннадцать лет. – Он улыбнулся. – И даже сама мысль о возрасте меня утомляет. Пожалуй, я тоже присяду.
– Не расслабляйся. Нам надо поговорить.
Уэллс приподнял бровь:
– Так говори.
– Не здесь. Не обижайся, но есть некие темы, на которые я не желаю говорить ближе чем на полмили от любых подслушивающих и записывающих устройств, а если не считать твоей электронной фермы, то такую их плотность на квадратный дюйм можно отыскать разве что в вашингтонском посольстве некой страны третьего мира, из которой мы собираемся вышибить дух на этой неделе.
Уэллс улыбнулся, но улыбка вышла холодноватой.
– Так, по-твоему, я не могу без опаски разговаривать в собственном кабинете? Ты что, действительно полагаешь, что кто-то способен пробиться в «Телеморфикс»? У меня имеется оборудование, о каком правительство может только мечтать. Или же ты хочешь сказать, что не доверяешь мне, Дэниел?
– Когда дело касается этого, я не доверяю никому – ни тебе, ни себе, ни кому бы то ни было, кто может на нас работать. Не доверяю «Телеморфиксу», правительству Соединенных Штатов, военно-воздушным силам или отделению американских бойскаутов в Эмпории, штат Канзас. Ты все понял? И не воспринимай это слишком лично. – Он вынул сигару изо рта, с рассеянным раздражением обозрел влажный и изжеванный кончик, потом снова сунул ее в рот и стал раскуривать, пока противоположный кончик не затлел. Уэллс, нахмурившись, взглянул на облако густого дыма, но промолчал. – А теперь мое предложение. За полчаса мы можем долететь до Портленда. Разговор в самолете я тоже не считаю безопасным, если тебя это утешит, так что до посадки мы будем беседовать о погоде. В городе ты выбираешь район, а я – ресторан в этом районе. Так мы получим гарантию, что никто из нас не пользуется подслушкой.
Уэллс нахмурился.
– Дэниел, все это… весьма удивляет. Ты уверен, что такое необходимо?
Якубиан поморщился, вынул изо рта сигару и погасил ее в пепельнице в стиле «art deco», тем самым впервые за полвека использовав ее по назначению. Недовольство хозяина от него не укрылось.
– Нет, Боб, я прилетел сюда, потому что подумал: а хватает ли в твоей диете белков? Черт подери, я ведь сказал – нам надо поговорить. Прихвати с собой пару охранников. Пусть они вместе с моими проверят заведение и убедятся, что там чисто.
– И мы вот так просто придем и сядем? Вместе… вместе с посетителями?
– Господи, так ты испугался, что ли? – рассмеялся генерал. – Нет, мы их всех вытурим. А владельцу оплатим убытки. Журналисты же меня не волнуют, хотя их можно и припугнуть слегка. Я просто хочу поговорить пару часов, не опасаясь, что кто-то нас услышит.
Уэллс все еще колебался.
– Дэниел, я уже и не припомню, когда в последний раз обедал в общественном месте. И не покидал этих стен с тех пор, как летал в Вашингтон получать «Медаль свободы», а это было почти пять лет назад.
– Значит, тебе это пойдет на пользу. Ты ведь владеешь почти половиной мира – так неужели тебе не хочется хотя бы взглянуть на него?
Для человека со стороны – вроде нервничающей молодой официантки, которая, явившись на работу, узнала, что сегодня вечером у нее будет всего два клиента, – сидящие за столом мужчины казались почти ровесниками. Примерно в таком возрасте ждут первых внуков. Однако далеко не всем дедушкам специальная команда предварительно стерилизует в ресторане стол и стулья, а еду готовят под внимательными взглядами полудюжины телохранителей.
Моложавому на вид генералу уже исполнилось семьдесят. Он был невысок и крепок; за долгие годы, проведенные на Ближнем Востоке, его кожа приобрела оттенок кофе с молоком. Во время учебы в академии ВВС он занимался борьбой и до сих пор сохранил экономную скользящую походку.
Его высокий собеседник также выглядел загорелым, хотя цветом своей кожи он был обязан искусственно повышенному содержанию меланина в клетках – защите против старящего эффекта ультрафиолетовых лучей. Глядя на его стройную фигуру и крепкие мышцы, официантка – раздосадованная тем, что не смогла узнать никого из двоих явно важных посетителей, – предположила, что он младше генерала. То была простительная ошибка. Лишь легкая неуверенность движений и желтоватый оттенок белков глаз намекали на многочисленные операции и болезненные ежедневные процедуры, поддерживающие в нем жизнь и позволяющие ему считать эту жизнь более или менее нормальной.
– Я рад, что мы так поступили. – Уэллс осторожно глотнул вина, потом поставил стакан и коснулся губ салфеткой, совершая каждое движение с педантичной четкостью. Казалось, он был сделан из хрупкого стекла. – Как хорошо побывать… в другом месте.
– Верно, и если наши парни делают свое дело, то здесь мы можем поговорить спокойнее, чем в бункере под твоим кабинетом. Да и еда здесь тоже ничего. На восточном побережье этакого лосося не попробуешь. Наверное, после той эпидемии такое понятие, как лосось с восточного побережья, уже перестало существовать. – Якубиан отодвинул тарелку с косточками и снял обертку с сигары. – Начну с главного. Я больше не доверяю Старику.
Уэллс едва заметно улыбнулся.
– Поосторожнее со словом «старик».
– Не трать время попусту. Ты знаешь, о ком я и о чем.
Владелец самой мощной в мире технической компании секунду разглядывал партнера, потом повернулся: к столу приближалась официантка. Несколько рассеянное выражение его лица внезапно сменилось суровым. Молодая женщина, отважившаяся наконец выйти из кухни, чтобы забрать пустые тарелки, увидела лицо Уэллса и замерла в нескольких футах от стола.
Генерал услышал, как официантка испуганно вдохнула, и поднял на нее глаза:
– Если ты понадобишься, мы дадим знать. Посиди на кухне или еще где. Сгинь!
Официантка торопливо ушла.
– Не секрет, что ты его не любишь, – проговорил Уэллс. – Не секрет, что я его тоже не люблю, хотя испытываю вынужденное уважение к тому, что он сделал. Но, как я только что сказал, это не секрет. Тогда из-за чего вся эта канитель?
– Потому что кое-что пошло не так. Ты прав, я его не люблю, и, если честно, от всех его египетских выпендриваний меня давно выворачивает. Но если бы все шло по плану, я бы и слова не сказал.
– О чем ты говоришь, Дэниел? – Уэллс напрягся. Его странные глаза, ярко-голубые на фоне старой слоновой кости, казались еще ярче на лишенном эмоций лице. – Что пошло не так?