– Я покажу тебе твою берлогу, – говорит Строуб.
Через массивную дубовую дверь мы выходим в патио, прохладное и затененное деревьями, с цветочными кустами и бассейном. Это патио – миниатюрная копия городской площади. Мое внимание немедленно привлекают юноша, который выделывает танцевальные па футах в тридцати от входа, одна рука на бедре, другая над головой. Он стоит к нам спиной, и, когда мы входим на внутренний двор, он застывает на середине па, указывая на нас одной рукой. В этот момент все, кто находится в патио, смотрят на нас.
Юноша завершает прыжок и идет нас встречать. На нем пурпурная шелковая жилетка, расстегнутая спереди, а руки его обнажены по плечи. Руки и торс у него темно-коричневые, стройные и мощные, а движется он с грацией танцора. Он темнокожий, его волосы черные и курчавые; один глаз серо-зеленый, другой коричневый. Длинный шрам проходит от скулы до подбородка. Он делает шутовской реверанс перед капитаном Строубом, который взирает на это со своей холодной загадочной улыбкой. Затем юноша поворачивается к Берту Хансену:
– А-а, наследник семейного капитала… – принюхивается он. – Запаху золота мы всегда рады.
Я замечаю, что он может смотреть дружелюбно одним глазом и в то же время издевательски-холодно другим. Эффект в высшей степени неприятный. Берт Хансен, не зная, как реагировать, натянуто улыбается, и юноша немедленно передразнивает его улыбку с таким мастерством, что на секунду кажется, будто они поменялись местами.
Он взъерошивает волосы юнге.
– Ирландский эльф.
Пако он говорит что-то по-португальски. Я осознаю, что он – полковой или корабельный шут и, к тому же, Властелин Церемоний, а Пако сообщает мне, что его имя – Хуанито. У меня нет никакого сомнения, что Хуанито, если будет надо, поможет своему острому языку ножом или абордажной саблей.
Теперь моя очередь. Я протягиваю руку, но вместо того, чтобы пожать ее, он поворачивает ее ладонью вверх и делает вид, будто гадает по линиям.
– Тебе предстоит встреча с красивым незнакомцем.
Он кивает через плечо и выкрикивает:
– Ганс!
Парень, который стоял у бассейна, швыряя кусочки хлеба рыбам, оборачивается и идет ко мне. На нем только синие брюки, он без рубахи и босой, русоволосый и с синими глазами. Его загорелый торс гладкий и безволосый.
– Ной, оружейник, встречай Ганса, оружейника.
Ганс сводит пятки вместе и кланяется в пояс, и мы жмем друг другу руки. Он приглашает меня поселиться в его комнате.
Патио полностью окружено двухэтажным деревянным строением. Комнаты второго этажа выходят на галерею, которая идет вдоль всего верхнего этажа, нависая над первым. У комнат нет дверей, но к притолоке каждого входа прикреплен рулон москитной сетки, который разворачивают при наступлении сумерек. Комнаты – голые чисто вымытые спальни с крюками для гамаков и деревянными колышками для одежды на стенах.
Я несу свои пожитки в комнату на втором этаже, и Ганс представляет меня парню-американцу из Миддлтауна, который также живет в его комнате. Имя парня Динк Риверс. Его невероятно ясные и прямые серые глаза выражают удивление и узнавание, словно когда-то где-то мы знали друг друга: на секунду я оказываюсь в сухом русле реки, и он говорит:
– Если я всё еще тебе нужен, лучше подбери меня поскорее.
В следующую секунду я снова в комнате в Порт-Роджере, мы жмем друг другу руки и он говорит:
– Рад тебя видеть.
Когда я осведомляюсь о его профессии, он говорит, что изучает физическую культуру. Ганс объясняет, что он студент и инструктор по контролю над телом.
– Он умеет останавливать пульс, прыгать с двадцати футов, проводить под водой пять минут и, – ухмыльнулся Ганс, – ходить по рукам.
Когда я попросил парня продемонстрировать это, он очень выразительно посмотрел на меня без улыбки и сказал, что он сделает это, когда придет время.
Здесь есть четыре туалета: два на верхнем этаже и два на нижнем, с унитазами, которые промываются из бачка, наполняющегося дождевой водой с крыши. В патио растет много фиговых, апельсиновых, манговых и авокадовых деревьев, по нему ходит целый зверинец кошек, игуан, обезьян и странных нежных животных с длинными мордами. На первом этаже общая столовая, кухня и баня, где кипяток таскают в тазах. Это арабская баня, она называется хаман.
Танцующие мальчики расстилают матрацы под портиком, зажигают свои трубки с гашишем и готовят сладкий мятный чай, который они постоянно пьют. Китайские юноши курят опиум. Здесь поселилась вся команда «Сирены». Это весьма пестрая компания: англичане, ирландцы, американцы, голландцы, немцы, испанцы, арабы, малайцы, китайцы и японцы. Мы прогуливаемся взад-вперед, болтая и знакомясь друг с другом среди этого вавилонского столпотворения.
Возобновляются старые знакомства, выясняется общность языков и происхождения. Здесь есть несколько ребят из Нью-Йорка, которые были речными пиратами, и выясняется, что они знают Гая, Билла и Адама. Пятеро огромных нубийцев, освобожденных Норденхольцем с корабля работорговцев, говорят на языке, известном только им самим. А вот Келли и Хуанито-Шут пустили слух, что Норденхольц будет развлекать нас всех за обедом в своем доме.
Ганс смотрит на меня с многозначительной улыбкой. Frauleins [5]. Он засовывает палец в кулак и водит им туда-сюда. Это слово эхом повторяется по всему патио на многих языках. Ганс объясняет, что на банкете будет много женщин, которые придут туда с целью забеременеть.
Ставь на матерей, не прогадаешь
В сумерках мы направляемся к дому шкипера Норденхольца, который находится за пределами города и стоит на холме с видом на залив. Он принимает нас в большом внутреннем дворе, закрытом сверху решеткой и сеткой от москитов. У него худое аристократическое лицо, зеленые глаза, медленная ироничная улыбка и уклончивая манера беседовать, рассматривая кончик собственного носа…
– Добро пожаловать в Порт-Роджер. Надеюсь, квартиры пришлись вам по вкусу… – Его английский почти идеален, за исключением легкого акцента. – А сейчас… – Он смотрит на свой нос и улыбается, указывая жестом на стол в двадцать футов длиной, уставленный едой: рыба, устрицы, креветки, индюшатина, оленина, мясо дикой свиньи, дымящиеся котлы с рисом, бататы, кукуруза, манго, апельсины и бурдюки с вином и пивом: chacun pour soi [6].
Все угощаются, а шкипер Норденхольц рассаживает всех по местам. Меня сажают рядом с капитаном Строубом, рядом сидят близнецы де Фуэнтес, или Игуана, как их здесь называют, Опиум Джонс, Берт Хансен, Клинч Тодд, Ганс и Келли, и еще какой-то Доктор Бенвей.
Я постараюсь передать беседу за обеденным столом настолько точно, насколько позволит моя память. Беседа касалась оружия и военной тактики, но на таком уровне, который я и представить себе никогда не мог в своих одиноких юношеских мечтах – ибо я всегда был бумагомарателем, и долгими зимами взаперти исписывал тетрадь за тетрадью зловещими историями, в которых присутствовали пираты с других планет, половые акты с инопланетянами и атаки Лучистых Мальчиков на Цитадель Инквизиции. Эти тетради, с иллюстрациями Берта Хансена, хранятся у меня, запертые в маленьком сундучке. Беседа за обеденным столом создала у меня впечатление, будто мои тетради ожили.
– Ради вас, ребят с «Великого Белого», – шкипер Норденхольц бросил взгляд на стол, и в его глаза блеснула ирония, – я хотел бы подчеркнуть, что нашим врагом в этих краях является Испания, и наше самое мощное оружие – это мечты о свободе, которые питают порабощенные народы, в настоящее время обращенные испанцами в рабов и пеонов. Но одного этого оружия недостаточно. Прежде всего, мы должны изобретать более эффективные ружья и пушки. В осуществлении этой задачи мы полагаемся на наших умелых оружейников. Мы не должны также забывать, что существует много различных видов оружия. Опиум Джонс, нам интересно послушать твой доклад.