Я оглядываюсь на Джаззу. Он похож на ребенка, который на автобусной остановке дожидается маму и хочет, чтобы она появилась, пока автобус не ушел.
Я открываю папку с электронной почтой и приступаю к поиску ключа к ней. Я вычисляю Джаззу. Электронное послание Кертису, Вооруженным. Кончено в две минуты. И все время, пока я тружусь, я ощущаю гордость. Я горжусь им.
– Прости, Джазза, – говорю я ему. Я беру его руки в свои. От этого мне становится лучше. – Они сотрут программу. Вот и все. Больше не будет путешествий в Мэриленд.
Он смотрит на меня, как младенец. Он не знает в точности, кто я, но он доверяет мне.
Пять минут спустя в комнату проскальзывает Мальчишка.
– Мне жаль, – тихо говорит он. – Жаль, что это был ваш друг.
Мальчишка родом из страны, где людям все еще свойственна человечность. Его глаза не скрывают грусти.
Я его спрашиваю:
– Что делает Кертис?
– Ограничение вреда. – Все мы в наших краях рано выучиваем этот жаргон. Он разъедает душу. – Ему волноваться о Доме.
– О собственной заднице, – поправляет Мэнди.
Мальчишка не может сдержать улыбку. Но он не отвлекается от главного.
– Вы делаете то, что нужно, мистер Брюстер.
Разве не замечательно, что людям все еще есть дело друг до друга? Разве порой это не чудо?
На сей раз полиция приезжает в обычной машине, и теперь это специалисты по информационным технологиям, а не Вооруженные. Они начинают изучать станцию Джаззы. Джазза тихонько напевает себе под нос. Какая-то глупая старая песенка о том, что все свободны, что любовь везде, так давайте же веселиться. Неужели он в самом деле полагает, что этого достаточно?
Он позволяет им забрать его машину и только сворачивается калачиком на кровати, повернувшись спиной к нам всем. Я произношу какую-то банальность вроде:
– Спи спокойно, дружище.
А Мальчишка говорит:
– Я посмотрю за ним, мистер Брюстер.
Мы с Мэнди спускаемся в бар. Все Невробики уже там, и прежде чем мы успеваем что-либо сказать, Гас вскакивает и кричит:
– Ребята, вы должны это видеть!
Мэнди переспрашивает:
– Точно?
Вся команда склоняется над газетой.
– Я запущу еще раз, – говорит Гас.
– Пристегните ремни, – говорит Мэнди и смотрит на меня долгим взглядом, означающим: «Я устала от этих типов».
Газета представляет людскую стену, и надпись гласит:
Новая атака ААЖ на стадионе «ШУ ЦЗЭ», вчера, 20.30.
Все там сверкает, как драгоценные камни: огромные лампы на потолке, вспышки фотоаппаратов; ночная игра в разгаре. Гас включил громкоговоритель, так что мы слышим и голос телекомментатора, и рев толпы. Камера показывает нам здоровенного парня на трибуне, который жует жвачку, вколачивает мяч в боксерскую перчатку и выглядит в доску пьяным.
Над трибуной в воздухе висит какой-то прямоугольник. Кажется, что он и должен там быть, что это часть стадиона, и приходится прищуриться, чтобы понять – это спасательная площадка, предназначенная для эвакуации людей из высотного здания. Она представляется размером с почтовую марку, но на ней толпятся экзоскелеты.
На всех высоких осветительных столбах вспыхивают красные фонари, и начинают завывать сирены.
– Пожарная тревога, Джон, – объявляет дикторша.
– Ну да, а это пожарные. Но я должен признать, что не вижу никаких признаков пожара.
– Джон, по официальным оценкам, в случае пожара требуется от пятнадцати до двадцати минут, чтобы очистить трибуны стадиона «Шу Цзэ».
На поле же неподвижно стоят, уперев руки в бока, угрюмые игроки. Их шоу окончено.
Пожарные неуклюже забираются на спасательную площадку. Она раскачивается. Если приглядеться, то можно увидеть, что она не более устойчива, чем гребная шлюпка. Костюмы спрыгивают вниз, распрямляются и трусцой взбегают по лестнице на трибуны. Теперь видно, как их много, и двигаются они в унисон.
По полю несется с максимальной быстротой один из маленьких толстых арбитров.
Прямо на площадку въезжает полицейский автомобиль.
– Понятно, Мари, здесь, на «Шу Цзэ» что-то происходит, но может быть, это не пожар. Из полицейской машины выходит Ли ван Хук, тренер «Красных из Цинциннати». Он машет руками, да, взмахами рук он приказывает игрокам покинуть поле!
Слышен шум напора. Отвратительный звук «гусиного шага», и камера опять разворачивается к трибунам. Все ряженые одновременно вскидывают автоматы. И они врезаются прямо в толпу.
Из динамиков доносится треск, стон разносится над стадионом.
Булькающий голос, словно Нептун из морских пучин, произносит:
– Это объявление коммунальной службы.
Вступает дикторша:
– Джон, в сообщениях говорится, что это атака ААЖ.
– Вы оказываете помощь престарелым. Сейчас вы сдадите все ценности, часы, бумажники и драгоценности мужчинам и женщинам с оружием.
– Мы повторяем, что мы с вами стали свидетелями нападения ААЖ на стадион «Шу Цзэ».
Бульканье продолжает:
– Ради вашей безопасности просим вас помнить, что некоторые из вооруженных людей вскоре погибнут, и им нечего терять. Многие из них не могут думать о себе и будут стрелять в каждого, кто окажет сопротивление.
По толпе проносится гул.
– Вы не платите налоги. Вы не пускаете нас в ваши дома. Мы экономим, планируем, инвестируем средства, заключаем договоры страхования, и в итоге этого НЕДОСТАТОЧНО. Что вы обязаны делать? Любить нас. Сейчас время любви прошло. Сейчас настало время денег. Так что сейчас вам предстоит передать нам ваши бумажники.
Какой-то жирный парень в бейсболке вопит. На него наведено дуло экзоскелета. Как железная клетка, костюм скрывает в себе какую-то старую милашку, и видно, что она в растерянности хлопает глазами. Я понимаю, что системы кабельного телевидения включены, и впоследствии запись будет отредактирована. Это развлечение.
Автомат выстреливает. Жирный мужик нагибается и визжит, но головной убор уже сбит у него с головы. Ряженые умеют прицеливаться с точностью до миллиметра.
Диктор по имени Джон говорит:
– Этого движения в спешке ему не повторить!
Он издает смешок, словно комментируя борцовский поединок. Да уж, вся бодяга смотрится как кино. И то, и другое выполняет одну и ту же функцию.
На трибунах наблюдается легкое движение в сторону ряженых. Со стороны участники происходящего кажутся спокойными и добрыми. На поле шины полицейских машин производят шум, похожий на плеск воды на речном берегу в летний день.
Дикторы могут рассказать нам только то, что мы видим и сами. Но знаете, когда они говорят, события кажутся более реальными.
– Джон, мне кажется, полиция на поле совещается и с капитанами команд, и с руководством службы безопасности стадиона.
– Мари, для них это серьезная проблема. Как могут они понять, что есть ААЖ, без того чтобы ранить кого-нибудь из фанатов?
Снова вступает густой булькающий голос:
– О чем вы думаете, когда видите нас? Может быть, вы думаете, что старение – это процесс, который мы сами над собой осуществляем? Вы полагаете, что с вами такого не случится? Вы полагаете, что можно остановить этот процесс, употребляя здоровую пищу, занимаясь физическими упражнениями и прибегая к помощи хирургии? Вы считаете, что никогда не сделаетесь уродливыми, больными, слабыми? Сейчас мы уйдем. Но только помните. Ваши дети смотрят на вас. И учатся. Как вы поступаете с нами, так и с вами поступят ваши дети.
Толпа вроде бы помалкивает. Ни движения; словно какое-то затишье, словно море приняло решение о штиле. Сирена все завывает, но возникает ощущение, будто никто ее не слушает. Костюмы влекут спрятанных в них стариков прочь с трибун, в сторону спасательной площадки.
И вот престранная вещь: какой-то парнишка в бронированном костюме помогает подняться одному из команды ААЖ. И до меня доходит, что они понимают. Они уже прошли половину пути, эта вот публика на стадионе, с соевыми бургерами, пивом и в форменных майках команд. Они преодолели полпути к тому, чтобы оказаться на нашей стороне.