Далее гид поведал, что некоторые антибиотики, прошедшие спектральные тесты, отправляются на миниатюрный опытный заводик, где микроорганизмы, производящие их, высеваются для работы в отлично вентилируемой ферментативной цистерне. И из этого бурлящего водного раствора извлекаются в относительно больших количествах неочищенные лекарства. Затем они проходят очистку и отправляются в фармакологические лаборатории для проведения испытаний на животных.
— И вот здесь мы теряем очень многие в общем–то многообещающие антибиотики, — продолжил Ганн. — Большинство из них оказываются слишком токсичными для внутреннего и даже наружного употребления человеком. Мы уже тысячи раз уничтожали бациллу Хансена в лабораторных колбах, но при этом обнаруживали, что антибиотик гораздо смертоноснее для жизни, чем сама проказа. Но как только мы удостоверяемся, что лекарство не токсично, или его токсичность намного меньше терапевтической эффективности, в конце концов оно отправляется в наши аптеки, в больницы и отдельным врачам для клинических испытаний. Кроме того, в нашем распоряжении — вирусологическая лаборатория в Вермонте, где мы испытываем наши новые лекарства против таких вирусных инфекций, как лихорадка и обычная простуда. Небезопасно такой лаборатории работать в столь густонаселенном районе, как Бронкс.
— Все гораздо сложнее, чем я себе представлял, — сказал Пейдж. — Но как я вижу, на эти трудности идти необходимо. Вы разработали технологию проверки проб грунта здесь?
— Нет, конечно, — улыбнулся, как бы извиняясь, Ганн. — Ваксманн, открыватель стрептомицина, разработал базовую процедуру многие десятилетия назад. Мы — далеко не первая фирма, массированно использующая этот метод. Один из наших конкурентов сделал то же самое и открыл антибиотик широкого спектра, названный хлорамфениколом, спустя едва лишь год после начала работы. Что и убедило всех — нам лучше принять такую технологию прежде, чем нас окончательно вытеснят с рынка. И как оказалось — это неплохая вещь. Иначе бы никто так и не открыл тетрациклин, оказавшийся одним наиболее многоцелевых антибиотиков, когда–либо прошедших тесты.
Чуть далее по коридору распахнулась дверь. Оттуда послышался крик ребенка, куда более громкий, чем ранее. И это не было плачем годовалого ребенка, а скорее походило на придыхание новорожденного.
Пейдж вздернул брови.
— Это одно из ваших экспериментальных животных?
Ганн постарался рассмеяться.
— Мы почти все тут энтузиасты, полковник. Хотя, наверное, где–то необходимо провести черту. Нет, просто у одной из наших лаборанток проблемы с няней. Поэтому мы разрешили ей брать ребенка с собой на работу, пока она не подыщет лучшего выхода.
Пейджу пришлось признать, что Ганн оказался скор на сообразительность. Это объяснение выскочило из «гида» подобно чеку, вылетающему из кассового аппарата, без всяких признаков предварительного раздумья. И не вина в том Ганна, что Пейдж, до того, как отправиться в космос, пять лет был женат, и мог отличить крик ребенка достаточно большого, чтоб его можно было таскать на работу, от хныканья младенца, появившегося на свет несколько дней назад.
— Но разве здесь, — продолжал выпытывать Пейдж, — не опасное место для новорожденного — ведь вокруг такое множество болезнетворных микробов, ядовитых дезинфектантов и прочих вредных веществ?
— Мы принимаем все надлежащие меры предосторожности. Я осмелюсь заявить, что у нашего персонала — куда более скромный среднегодичный уровень заболеваемости, чем тот, который вы найдете на любом промышленном предприятии схожего размера. Хотя бы просто потому, что мы знаем проблему. А теперь, если мы пройдем вот в эту дверь, полковник Рассел, то увидим последний этап. Основной цех, где мы производим лекарства уже серийно, после того, как они прошли апробацию.
— Да, мне хотелось бы взглянуть на это. А вы уже запустили в производство аскомицин?
Но этот раз Ганн бросил на него острый взгляд, не пытаясь никоим образом скрыть свой интерес.
— Нет, — ответил он, — он по–прежнему проходит клинические испытания. А могу я спросить вас, полковник Рассел, как случилось, что вы…
Вопрос, на который, как запоздало понял Пейдж, было бы весьма затруднительно ответить, так полностью и не прозвучал. Над головой Гарольда Ганна пробудился к жизни ящичек переговорного устройства: