Позже пришли колхозы. Производство в них целиком было поставлено на службу милитаризации (ей, строго говоря, мы и обязаны коллективизацией). Навязываемыми деревне (через МТС) тракторами и плугами поддерживался непрерывно нарастающий выпуск танков и самолетов. Нетрудно представить себе участь земледельца, который осмелился бы тогда не то что восстать, а просто косо глянуть на плуг: трактористов сажали только за то, что обнаруживалась более мелкая, чем предписывалось райкомами, глубина вспашки. Я ещё раз отошлю читателя к книжке Б. С. Анненкова «Подари лопату соседу». В ней Борис Сергеевич рассказал об этих проблемах ярко и основательно.
К сожалению, и через сотню лет после И. Е. Овсинского плуг и глубокая вспашка на его родине в чести.
Своеобразно оценивает пахоту С. С. Антонец: «Пахать — это вообще глупость, я не хочу об этом и говорить. Это — безобразие и издевательство над землёй». Семен Свиридонович имеет право на такую уничижительную оценку: восемь тысяч гектаров земли в его хозяйстве уже несколько десятков лет не видят плуга, а почва становится всё лучше и лучше. И сэкономленную солярку уже впору мерять железнодорожными составами.
Разнообразны приёмы, которыми пахота убивает плодородие почвы и землю вообще. Почти полностью гибнут при пахоте почвообразующие бактерии. Дело в том, что в слежавшейся почве колонии аэробных и анаэробных бактерий живут обособленно. Первые располагаются повыше, ближе к воздуху, вторые — поглубже, подальше от воздуха. При перемешивании бактерии оказываются либо в «чуждой» среде, либо по соседству с «бактериями–чужаками». А для почвенных бактерий губительны продукты метаболизма «чужаков». (При создании ЭМ-технологий самым сложным было как раз выделение таких групп аэробных и анаэробных бактерий, которые совместимы друг с другом.)
При пахоте разрушается созданная корнями отмерших растений, червями и гумусом пористая структура почвы. Ухудшаются условия аэрации и нитрификации (усвоения азота корнями растений прямо из воздуха). Лишаются уюта, а подчас и самой жизни бесценные помощники огородника — жабы, ящерицы, дождевые черви, жужелицы, пауки… На границе с пахотным слоем прерывается работа капилляров, несущих подземную влагу. В первую очередь, именно пахота обеспечивает победное шествие оврагов по земле. Поскольку все почвы содержат более или менее ощутимые объёмы глея и глины, то при пахоте происходит как бы вымешивание «раствора», и после дождя почва буквально «бетонируется».
Кстати о «бетоне». Почва на нашем участке была истощена до нас многолетним «севооборотом» кукуруза–подсолнухи (бадылку подсолнуха — в костёр, а кукурузы — коровам). Но уже за 3 года нашего хозяйствования, сообразного с природой, она стала структурной, рыхлой. Очень удивился этому пришедший к нам в гости бывший владелец нашего участка. «Как же так? У меня две коровы, свиньи, около сотни всякой птицы. Осенью я запахиваю в приусадебном огороде навоз в неимоверных количествах. А почва с каждым годом все больше похожа на бетон. Хоч сокирою бий! Тут же без навоза рука по локоть проваливается».
Читал я о вреде, который причиняет почве запахивание навоза (только читал, Бог миловал — сам не пробовал). Главную беду видел в том, что навоз загоняется в анаэробные условия, и тогда при его разложении выделяются вредные для растений кислоты, метан и т. п. Мне было понятно, почему такое «удобрение» может снизить возможный урожай втрое. Но феномен окаменения почвы после запахивания навоза долго оставался для меня загадкой.
Казалось бы, почва должна становиться рыхлее, структурнее — ведь вносится органика! И лишь через много лет я сопоставил запахивание навоза с существовавшим в кубанских станицах и украинских сёлах обычаем устраивать так называемую толоку. Это было в пору, когда сельские дома были, в основном, саманными или турлучными.
Строящийся хозяин настилал перед двором слой глины, посыпал её соломой и коровяком, поливал водой, созывал в выходной день соседей и друзей, те месили ногами настил и формовали из месива саманные блоки или обмазывали им турлучные (плетенные из толстого хвороста) стены. По окончании работы выставлялся «магарыч», и до позднего вечера неслись по станице или селу уместные в застолье украинские и русские песни. Этот обычай дожил до «Подмосковных вечеров», когда на смену глиняным пришли кирпичные дома.