В течение десяти минут, пока не принесли заказ, я не знал, как себя вести. Решил отпустить такси, позвал шофера и расплатился.
Потом я стал рассматривать девушку. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать. С голода она взялась за это или ее развратили? Казалось, чья-то злая рука с ненавистью смяла эту только что раскрывшуюся розу.
Правильные черты лица, блестящие вьющиеся волосы, слегка припухлые губы…
Официант прервал мои размышления. Лишь только девушке подали тарелку, она с жадностью стала запихивать в рот еду. Два человека, сидевшие за соседним столиком, уставились на нас. Мне стало неловко, я разозлился. Отвратительно было смотреть, как она ест. Но голод не знает стыда. Когда же она ела в последний раз? В одно мгновение тарелка ее опустела. Как этим женщинам удается, спрятав голод в желудке, дарить другим счастье — непонятно.
Когда мы пили чай, девушка благодарно взглянула на меня. В ней появилось какое-то изящество. На пляже она положила руку мне на плечо, но в остальном вела себя пристойно. Простодушное существо! — подумал я и тут же возразил себе: — Вздор, все это игра.
С такого сорта женщинами надо держать ухо востро. Чуть зазеваешься — они уже кишки пересчитать тебе норовят. Интересно, скольких мужчин она знала?
Я расплатился, купил сигареты, и мы вышли. Жилье мое находилось в полумиле от кафе, в переулке рядом с полицейским участком у базара Севен Хиллз.
По обеим сторонам дороги на бамбуковых подстилках, а то и просто на земле лежали полуголые мужчины, женщины, дети. Раздавался храп.
От объедков и грязи, скопившейся в сточных канавах, поднимался смрад. Я шел, стараясь сдерживать дыхание. Девушка зажала нос.
Вдохновенно выводили свою песню москиты. Громко взвизгнул щенок, попавшийся нам под ноги.
Грудной младенец сосал полуобнаженную грудь матери, лежавшей прямо на земле под уличным фонарем. Рядом бродила свинья, кто-то глухо стонал во сне. Казалось, что конца этой улице не будет.
Наверное, девушка раздумывала о том, кто я такой, чем занимаюсь, какое у меня положение в обществе. Наконец мы подошли к многоквартирному дому, где жили люди среднего достатка.
В подъезде на матрасе тяжело дышал и кашлял старик. Мы поднимались по деревянной лестнице. «Смотри под ноги!» — сказал я. Она осторожно ставила ногу на каждую ступеньку.
Я вошел в комнату, зажег свет. Крысы, снующие в темноте, сразу разбежались, как войско, проигравшее битву.
— Кофе выпьешь? — спросил я.
— Нет, спасибо.
Я разложил валявшиеся в беспорядке на столе кисти и краски, и мне показалось, что эти предметы вызвали у нее удивление.
Натянув холст на подрамник и закончив приготовления, я повернулся к девушке:
— Послушай, я еще не сказал, зачем привел тебя сюда. Ты будешь мне позировать.
По ее взгляду не было ясно, поняла ли она.
— Сними одежду и делай, что я скажу. Я буду смотреть на тебя и рисовать. Поняла?
Она убрала волосы со лба.
— Стесняться тут нечего. Ты делаешь это ради искусства. Если все женщины будут стесняться, ни один художник в мире не добьется ни славы, ни известности.
Она молча разделась. Спокойно, неторопливо, без тени смущения сняла с себя одежду. Стояла, опустив голову и глядя себе под ноги. Похоже, все это было ей в диковинку.
Я объяснил, в какой позе и где она должна встать, как повернуть голову, как держать руки.
Неожиданно для меня она сразу понимала все, что я говорил, быстро исполняя каждое мое указание. Я сказал, что надо стоять неподвижно. Она кивнула.
Передо мной стояла совсем юная девушка, удивительно стройная и грациозная. Изящные изгибы тела. Черный водопад волос, спускающийся в затененную ложбинку под шеей. Тонкая талия. Высокая грудь. Нежная кожа цвета листьев бетеля. Широкие бедра. Ясные глаза. Длинные ресницы. Тонкий прямой нос… Она стояла как лоза и походила на прекрасную статую, изваянную величайшим на земле скульптором.
Любой художник был бы взволнован, увидев ее красоту.
Я остановился перед холстом и не мигая смотрел на нее. Счастье переполнило меня. Проснулось вдохновение, замысел обретал отчетливые очертания. Я быстро сделал набросок, смешал краски на палитре. Судьба не обошла меня своей милостью! Кисть заскользила по холсту. Холст ожил. Я погрузился в работу.
Между тем в голове моей роились мысли. Почему так неудачно сложилась жизнь у этой необыкновенно красивой девушки? Как случилось, что ей пришлось торговать своей красотой? Но эти размышления мешали мне сосредоточиться, и я постарался отогнать их. Зачем мне знать это? Какое мне до нее дело?