И опять тот, другой мир вставал ночью перед глазами Бхушана, не давая ему заснуть. Он наметил план завоевания этого мира.
На следующий день Бхушан разыскал Аливелю, которая жала траву по краям поля.
— Аливелю, — сказал он ей, — твой отец не может выдать тебя замуж, а мой — никак меня не женит. А что если мы с тобой сами поженимся? Идет?
Аливелю сначала смотрела на него недоверчиво. Но потом поняла, что он не шутит. И сразу же вся засветилась радостью.
— А твой отец согласится?
— Куда он денется! Заставлю согласиться, — сказал Бхушан так решительно, что Аливелю сразу поверила ему. Поверила и потому, когда он позвал, не задумываясь, пошла вслед за ним в просяное поле…
Когда они выбрались из высокого проса, уже стемнело. Бхушан опомнился:
— Темно уже. Травы-то в корзине мало… Как теперь домой идти?
Аливелю посмотрела на него сияющими глазами и сложила свою траву в корзину Бхушана.
— А тебе? — спросил Бхушан.
— Что «тебе»? Неси давай.
Такое самопожертвование тронуло Бхушана до глубины души. Он поднял корзину на голову, принес домой. Дома помылся, а когда сел ужинать, то услышал, как мать рассказывала:
— Аливелю нынче за травой ходила, да скорпион, говорят, ужалил бедную. Еле-еле домой приплелась, с пустой корзиной.
Бхушан от удивления только рот раскрыл. На другой день он заявил отцу:
— Я женюсь на Аливелю. Вы с матерью приданого много не требуйте. Сколько дадут, столько и возьмите. Да сегодня же соберите родных и уладьте все со свадьбой.
Варадайя был ошеломлен. Это покорный сын так командует! Оправившись от изумления, он завопил:
— Из моего добра ничего не получишь! Нищим останешься! Запомни!
— И моего труда в эту землю вложено немало! — отрезал Бхушан. Дальше — больше, слово за слово. Быть бы скандалу, да мать вмешалась:
— Сыновья-то ведь детишки — пока в коротких штанишках, а подрастут — разве станут слушаться? Пускай будет так, как ему хочется. А скандалить начнете — люди засмеют!
Уладить ссору было в ее интересах. Сколько лет ждет она появления невестки в доме. Одна она уже не в силах справляться с таким большим хозяйством.
Пришлось Варадайе в конце концов согласиться. Но сына он изругал последними словами. Бхушан на брань внимания не обратил. Сам пошел, привел кое-кого из родных, позвал отца Аливелю. Придя в себя от изумления, собравшиеся принялись обсуждать, как справить свадьбу, а Бхушан, довольный, взял корзину и отправился в поле.
— И это называется жених! Дома о твоей свадьбе договариваются, а ты сюда пришел, — поддела его Аливелю.
— Раз невеста здесь, то чего я там потерял? — ответил Бхушан.
— Глянь-ка, какой ты непутевый, бава, — сдерживая смех, сказала Аливелю. — А еще послушным слывешь!
Бхушан ничего не ответил ей. Стиснул девушку в объятиях и куснул за щеку.
Перевод В. Удовиченко.
ПОПУГАЙЧИК В КЛЕТКЕ
Рано утром я чистил зубы веточкой маргозы. Вдруг откуда-то послышались рыдания и крики. Я вышел на улицу и увидел, что перед домом Нараяны собрались люди.
— Что там случилось, амма? — спросил я мать, входившую во двор.
— Жена Нараяны померла, — ответила она.
— Да что ты!
— А чего тут удивительного! Все помрем. Позавчера была здорова, вчера в лихорадке слегла, а сегодня померла. Недаром в пословице говорится: когда дождь придет, когда жизнь уйдет — никому неведомо… — И мать забормотала молитву.
В самом деле, что толку гадать, почему душа, как попугай, вылетает из клетки. Недаром это сказано: любопытный глупее незнающего. Доискиваться причины того, что случилось, бесполезно, все равно ответа не найдешь. Назовут ослом — и за дело.
Кто знает, почему при известии о смерти жены Нараяны мне внезапно вспомнилась моя младшая сестренка Суббулю. Если на пути встретится лиана, то потом обязательно начнется лес, — так и воспоминания: за одним непременно тянется вереница других. На память мне стали приходить разные события тех давних лет. Суббулю родилась после трех сыновей, из которых я был младшим, и мы с ней росли вместе. Славная девочка была моя сестренка — большеглазая, краснощекая, хорошенькая толстушка. Все в семье, кроме матери, звали ее Дуббулю — Колобок. Пока она была малышкой, то откликалась на это прозвище, хотя мать очень сердилась. «Зачем вы ее так зовете? — упрекала она нас. — Сами-то маленькими еще толще да круглее были». Наша мать — женщина здоровая, молока у нее после родов всегда было вдоволь, вот дети и сосали, сколько хотели, и росли крепкими, здоровыми.