— Ты хочешь за инженера или доктора ее выдать? Пока такого жениха найдешь, дочке двадцать лет стукнет. Тогда без богатого приданого замуж не выдашь, а сыновьям что останется? — говорил он.
— Ни инженера, ни доктора не надо, я о них не мечтаю. Но не отдавай ты ее бедняку. Будет в нищете жить, и мы исстрадаемся, на нее глядя, — убеждала его мать.
Но отец — ни в какую. Вот и выдали Суббулю за того самого парня, которого выбрал отец.
Я в тот год все-таки поступил в колледж и несколько лет почти не видел Суббулю.
Когда я кончил учебу, у Суббулю было уже двое детей, она ждала третьего. Два раза она приезжала рожать домой, а на третий мать поехала к ней. Когда мать вернулась, я стал расспрашивать ее о Суббулю.
— Всего пятый год замужем, а уже трое детей. Так исхудала моя доченька, половинка осталась, — грустно ответила она.
Последний раз я видел Суббулю, когда она приезжала домой рожать второго ребенка. Она приглашала меня к себе, да я все никак не мог собраться. «Как же, разве ученые посещают дома бедняков», — сказала Суббулю с обидой.
Наконец я поехал в деревню, где она жила с мужем. Прибыл я туда в полдень; дом был заперт; женщина из соседнего дома сказала мне, что Суббулю в саду. Я разыскал ее, она встретила меня с радостью. Под деревьями играли ее дети; она взяла на руки грудного ребенка, я — двухлетнего малыша, а четырехлетний побежал за нами, держась за край сари матери.
— Сколько месяцев младшей? — спросил я, когда мы вошли в дом.
— Четвертый месяц, — ответила Суббулю. — Золотая девочка, не плачет никогда. Положишь — лежит тихо, как книжка…
Может быть, у нее и сил нет плакать, подумал я, глядя на истощенного ребенка. Суббулю быстро приготовила завтрак — рис, сваренный с зеленым горохом, и овощной суп, — совсем без масла. Не было и молока.
Вскоре пришел с поля мой шурин. Он только спросил, все ли благополучно у меня и родителей жены, быстро позавтракал и ушел снова на работу. Вечером, после ужина, он завел разговор о своих делах. У него был большой долг, но шурин надеялся за несколько лет его выплатить — тогда жизнь переменится.
— Жизнь переменится, когда будет социализм, тогда все заживут хорошо. Правда, братец? — заметила Суббулю.
— Ну, ты бы лучше помолчала, — резко сказал ей муж.
— Твой шурин не любит, когда заводят речь о социализме, — снова обратилась ко мне Суббулю.
— Почему? — спросил я.
— Не только те страшатся социализма, у кого заводы и роскошные автомобили. Его пугаются все собственники, даже если все их богатство — шелудивый пес да яловая коза. У твоего шурина поле — десять акров, а долг — десять тысяч рупий. Как же ему не бояться? — смеясь, ответила сестра.
— Через пять лет с долгами расплачусь, еще земли прикуплю, — сердито буркнул ее муж.
Такие люди верят вопреки рассудку. Что я ему мог сказать? Чем я мог помочь им? Лучше поскорее уехать…
— Мне пора, сестренка…
— Ну, что ж, до свидания! Приезжай летом…
— Ладно…
Я подумал, что вряд ли приеду, но поехать пришлось. Летом мы получили известие, что Суббулю тяжело больна. Мы все сразу собрались и поехали. В доме было полно народу, доктор делал Суббулю укол. Когда он вышел, я догнал его и спросил сдавленным голосом:
— Что с ней?
— Трудно сказать… Организм ослаблен недоеданием.
В доме раздались причитания и громкий плач. Я тоже зарыдал. И теперь, вспоминая Суббулю, я не могу удержаться от слез. Что мы за люди! На что мы способны — только на то, чтобы плакать!
Перевод З. Петруничевой.
ПРОБЛЕМА ЗАМУЖЕСТВА
Пробило пять часов, и все служащие стали складывать бумаги и собираться домой. Вишала накрыла чехлом пишущую машинку и убрала со своего стола бумаги раньше других. Она, в сущности, не могла работать уже с двенадцати часов и просто делала вид, что печатает. К горлу подступали рыдания, но кругом были люди, и она сдерживалась. Вишала думала только о том, чтобы ровно в пять уйти домой и выплакаться за закрытой дверью.
Она уже выходила из комнаты, когда ее вдруг окликнул начальник. Вишала подошла к его столу. Он что-то писал и обратился к ней, не поднимая головы:
— Еще две срочные бумаги…
— Извините… Сегодня я не могу задержаться, — пробормотала Вишала.
Начальник даже поднял голову и посмотрел на нее с удивлением. До сих пор девушка была очень исполнительна и никогда не отказывалась от сверхурочной работы.
Выйдя на улицу, Вишала огляделась. Не увидев поблизости знакомых, она вынула завернутую в кончик паяты записку на голубой бумаге и, разорвав ее на мелкие клочки, пустила их по ветру.