— Отец, вчера вечером понадобились деньги, и вы заявили, что у вас нет ни одной рупии. А теперь вам кто-то за здорово живешь дает двадцать рупий!
Сундарам говорил строгим тоном, как молодой следователь, допрашивающий старого преступника.
— Хавва, хавва! — горестно воскликнула Рамамани. — И он твердит, что нам его жалованья не хватает! Да почему бы ему и вовсе не бросить работу школьного учителя, если какие-то щедрые люди осыпают его деньгами?! Можешь ли ты поверить таким небылицам, Сундарам? Я-то никогда не поверю.
Рамаджоги прошел на задний дворик, чтобы помыть ноги, и тем прекратил дискуссию. Рамамани замолчала, но тут к ней сочувственно обратился Сундарам:
— Что ж ты весь день кусочка в рот не взяла, мама? Сари пропало, так с этим пора примириться, не к чему себя голодом морить.
— Да разве я в силах хоть кусочек съесть, когда у меня все сердце изболелось от досады? Не обидно ли видеть, что какая-то тварь расхаживает по улицам в нашем сари? А когда я ей сказала, так негодяйка меня же изругала!
— Да, этакая за словом в карман не полезет, — заметил Сундарам.
— Ведь я своими глазами видела, что это наше сари, сынок! — не унималась Рамамани. — И метка для дхоби[43] наша. Да как оно к ней попало, к этой шлюхе?! Я бы ее за волосы сгребла и в колодце утопила!
— Да о ком вы говорите? — вмешался наконец сидевший на табурете Рамаджоги.
— О ком же еще, как не о Чиннамми? — ответила Баламани. — Знаешь эту тварь, которая носит воду из колодца за железной дорогой. Она ходит по улицам в моем сари, негодяйка!
Изумление Рамаджоги было безграничным. Женщина, которой он ночью отдал сари, показалась ему совсем непохожей на Чиннамми. Та была высокая и красивая.
Подавая отцу еду, Баламани продолжала изливать свою обиду:
— Я не в силах это терпеть! Мы должны опозорить ее перед народом. И деньги пусть отдаст!
— Каждый получит возмездие за свои грехи, дочка! — кротко возразил Рамаджоги. — А сари мы тебе купим в следующем месяце.
Извержения вулкана можно было ожидать и раньше — из-под земли уже вырывались струйки дыма и красные язычки пламени, но теперь раскаленная лава хлынула стремительным потоком:
— Айо! Нет сил больше слушать эти лживые слова! — во весь голос кричала Рамамани. — Пусть сари исчезло, пусть его собаки едят. Я хочу только добиться правды. Вчера вечером в этот час сари висело на вешалке. Значит, воры вошли в дом, чтобы украсть только одно сари?! Или у него ноги появились, и оно удрало? Крылья выросли, и оно улетело? Ну, что ты сидишь и молчишь, Сундарам? Разве я не говорила тебе? Человек, который уносит из дому сари и продает, способен убить свою жену и детей!
— Т-ты говоришь обо мне? Я в-взял сари и продал? — изумленно спросил Рамаджоги, кладя горсточку риса, которую он поднес ко рту, обратно на тарелку и безуспешно пытаясь улыбнуться.
Итак, обвинение было предъявлено; теперь подозреваемый преступник мог еще представить доказательства в свою защиту. Но из его уст не вылетело ни одного слова. Рамаджоги встал, оставив еду на тарелке, вышел из дому и сел на лавке у ворот. Еще полчаса на кухне раздавался звон чашек и тарелок, которые мыла рассерженная Рамамани. Затихал город, стало тихо и в доме.
Баламани, засидевшаяся над учебниками, пошла налить себе питьевой воды. Она заметила, что входная дверь открыта, и увидела отца, сидящего в сумерках на лавке.
— Вы будете тут спать, отец? — удивленно спросила она.
— Да! Принеси мне, пожалуйста, матрац и подушку.
Баламани исполнила его просьбу, потом вернулась в дом и надежно заперла дверь изнутри.
Рамаджоги вытянулся на лавке и попробовал укрыться своим ангавастрамом, но, если он натягивал накидку на голову, ноги оказывались голыми, а если были укрыты ноги, то голова и грудь оставались незащищенными. Пожалуй, голова-то важнее, подумал Рамаджоги, но тут москиты яростно набросились на его открытые ноги. Рамаджоги поджал колени к животу, уткнулся подбородком в грудь и кое-как укрылся. В кинотеатре начался второй вечерний сеанс. Тишину нарушало только пронзительное пение москитов.
Рамаджоги, конечно, никак не мог уснуть на непривычном месте. Больше всего донимали москиты. Давно не чищенный канал недалеко от дома Рамаджоги был просто раем для москитов. Полчища москитов кружились над Рамаджоги, а в полночь робко подошла собака. Это было ее место, и вдруг оно оказалось занятым! У богини сна добрая душа, и где-то около часу ночи Рамаджоги все-таки заснул. Он не слышал, как к нему, постукивая палкой, подошел человек с факелом в руке. Это был ночной сторож Синг, гуркх[44] из Непала.