— Ну что ж, — лениво промолвил Питер Ушка, — если они не знают, давай покажем.
Он не спеша скинул куртку, расстелил её на земле. Оба рядышком уселись на куртке. Мери раскрыла над головой большой зонт, и они стали о чём-то вполголоса переговариваться. Прошло десять минут, полчаса, а они всё что-то бормотали. Потом Мери громко сказала:
— Надоело, — и зевнула.
— Тогда споём нашу любимую. — Питер потянулся, и они медленно, глухими сонными голосами запели:
Мери зевнула. Питер потянулся. Они легли и тут же уснули.
— Раз, два, три, четыре, пять — ничего нельзя понять, — затарахтел счётами Репь Репьёвич. — Полчаса они сидели, полчаса нам песню пели. Ну, а как баклуши бить, разрешите их спросить?
— Чего их спрашивать, они спят как убитые, — сказала Кукурузника.
— Попробуй разгадать эту арабскую загадку. Что такое баклуши? И почему их надо бить? Чем бить и зачем? — Пахтачок недоумённо развёл руками.
— Подождём, увидим, — успокоил его Старший Травинка, разгладив зелёные усы.
Мери и Питер проснулись нескоро. А когда проснулись, долго тёрли глаза, зевали, потягивались. Наконец они поднялись, и Питер сказал:
— Ну, на сегодня хватит. Нам пора ужинать и бай-бай.
— Разрешите узнать, а когда же вы начнёте бить эти самые, как их… баклуши? — подскочил к ним Пахтачок.
— Мы их не переставали бить. Пока! До завтра. — И, взяв Мери Ковку под руку, Питер Ушка двинулся к дому.
— Я понял, что такое бить баклуши. — Перчик свистнул. — Это значит ничего не делать. Бездельничать. Они обыкновенные лентяи!
За семью замками
Дом Тыквы стоял на окраине города за высоченным забором. Два огромных замка́ висели на воротах и дощечка с надписью:
«Берегись. Злые скорпионы!»
И горожане береглись. Обходили стороной Тыквин о поместье. Кому же хочется угодить в лапы скорпиону!
Только Боб Бобыч дважды входил в эти ворота.
Впервые он появился здесь на другой день после того, как Тыква вселилась в новый дом.
Важно надув щёки и выпятив живот, Боб Бобыч несколько раз медленно прошёлся перед воротами. Тыква выглянула за калитку и увидела надутого толстяка с портфелем и тростью.
— День добрый, — ласково пропела она.
Но Боб Бобыч не удостоил её ответом. Он глубокомысленно смотрел на ворота и молчал.
Встревоженная Тыква бочком-бочком придвинулась к Бобу и ещё ласковее обратилась к важному незнакомцу:
— День добрый, ваша светлость. Кто вы и откуда?
— Домик ваш? — Боб Бобыч ткнул тростью в ворота.
— Мой. Да и ведь какой это дом! Так себе. Избёнка…
— Не на месте, — перебил Боб.
— Что? — У Тыквы от волнения подкосились ноги, и она плюхнулась в пыль.
— Не на месте! — властным голосом повторил Боб. — Придётся сносить.
— Как же так? — оторопело бормотала Тыква, сидя в пыли. — Такую красоту сносить… А какие леденцы и монпансье растут в моём саду!
— Леденцы? — переспросил Боб и проглотил голодную слюну.
— И монпансье, и карамель, и лимонные дольки! — Тыква вскочила и заюлила вокруг Боба. — Да вы только войдите. Отведайте.
Боб ещё немного поломался и вошёл.
Через минуту он сидел за столом, а перед ним стояли большие блюда, доверху наполненные сладостями.
— Хорошо, — еле дыша, с трудом проговорил Боб набитым ртом и сунул в него ещё горсть монпансье. — Мы подумаем… — И в Бобовую пасть полетела пригоршня леденцов. — Сделаем… — Он зачерпнул горсть лимонных долек.
Наевшись до отвала, Боб ссыпал оставшиеся сладости в портфель и ушёл, напевая:
Через неделю он снова наведался к Тыкве. И опять она кормила его сладостями. А он ей обещал всё устроить и уладить.
Прошёл день, и Боб Бобыч опять постучался в знакомые ворота. Послышалось злое щёлканье скорпионовых клешней.
Боб постучал ещё раз, ещё. Ворота не отворялись. Тогда он принялся барабанить в них тростью. И вот тяжёлые створки ворот медленно со скрипом распахнулись.