— Интересно, — Натан доставал сигарету из пачки “лаки страйк”. Заскрежетала зажигалка “зиппо”, пламя, которое терзал ветер, осветило его лицо. — Авангардный метод евангелизации, не так ли?
— Что? — Скиннер скривился. — Ты можешь говорить по-человечески?
— Это дело рук Рансберга. — Писатель глубоко затянулся, не отрывая взгляда от граффити. — Боже мой, пастор по ночам носится по городу и пишет какие-то глупости на стенах. Ты что-то понимаешь?
— Я в целом немного понимаю. Знаю точно, отче любил выпить.
— Лечащий врач ни о чем таком не говорил. Я бы поставил на другую причину. Скиннер, — он повернулся к коллеге, — как думаешь, что должно лежать на столике священника в ризнице?
— Откуда же мне знать? — пожал плечами Скиннер — Святое Писание?
— Именно. Но у нашего пастора я видел только телефонную книгу. Также я дважды видел, как он реагирует на телефонные звонки. Мягко говоря, с сильным испугом. Мне кажется, что у нашего священника проблемы намного серьезнее, чем нам казалось. Кажется, пришла пора заглянуть в его святыню.
— Ты серьезно хочешь туда вломиться?
— Серьезней некуда.
— А зачем?
— Слышал о методе лягушачьих прыжков? Кажется, он применялся твоими предками давным-давно на Тихом океане? Если удастся нам разгадать его секрет, возможно, все остальное станет более понятным.
— Я думаю… — начал Скиннер, но Натан прервал его, энергично замахав головой.
— Нет. Извини, Скиннер, но “Отшельница” не является причиной этих проблем. Не спрашивай, откуда я знаю. Это догадка. Но думаю, что источник всей этой катавасии надо искать в другом месте.
В кармане Натана завибрировал телефон. Писатель посмотрел на экран, скривился и не принял звонок. Через минуту они со Скиннером сидели в “ранглере” и медленно ехали к дому.
В отдалении за их спинами через дорогу перебежало какое-то животное.
Натан помнил небольшую церковь как место тихое и спокойное. Запомнил сильный аромат дерева, еле ощутимый запах краски и пыли, витражи, расцветающие яркими красками в свете солнца или успокаивающую атмосферу, которая обволакивала гостя, переступившего порог, и склоняла присесть на деревянную лавку, посмотреть на крест и задуматься. Не помолиться. Просто задуматься.
Это все исчезло с приходом темноты.
Ни в церкви, ни в окружающем ее саду не было ни одного фонаря, и дом Божий был оплетен тенями, мягкими, склизкими и влажными, будто бы издевающимися над Его величием. Тени ползли по стенам, ползали между лавками, вились по алтарю, лежали на амвоне. Скрип деревянных половиц, казавшийся милым днем, сейчас звучал как приглушенный крик.
— Твою мать… — прошептал Натан и облизал сухие губы.
— Что? — лихо спросил Скиннер, но голоса тоже не повысил.
— Ничего. — Писатель покрутил головой. — Просто…
— Просто начались сомнения, ага?
— Нет. Возможно. Слушай, где ты так научился открывать замки. В Ираке?
— Нет. В Нонстеде. Что ищем?
— Идем в ризницу.
И пошла в темноту. Каждый шаг отзывался волной скрипов, будто под ботинками была сеточка из мелких трещин. Каждый шаг приближал их к ризнице, но отдалял от того, что было знакомым и безопасным. Припаркованный за несколько улиц до церкви джип с таким же успехом мог стоять на другой планете.
Скиннер включил фонарик. Сноп белого света пробился сквозь тени, прошелся по витражам, скользнул по балкам потолка, и остановился на дверях ризницы.
— Скиннер, если ты собираешься меня испугать каким-то “буууу”…- хрипло сказал Натан, но закончить не успел.
В ризнице зазвонил телефон.
Не звонил, и не отвечал. Раздирался. Резкий, проникающий звонок рвал тишину в лохмотья, пугал тени, клубившиеся в углах помещения. Натан посмотрел на побледневшего Скиннера, который показал ему циферблат часов. Скоро наступит час ночи.
— Кто, твою мать, звонит в церковь после полуночи? — спросил он в промежутке между звонками.
— Не знаю. — Натан сглотнул слюну. — И именно поэтому необходимо ответить.
— Ты сбрендил? Может, еще представишься, чтобы у полиции было поменьше работы?
— У тебя в полиции есть приятель. — Глаза Натана блеснули. — Мне кажется, ты занешь, как обвести его вокруг пальца.
И решительно пошел в ризницу, будто бы назойливый звонок притягивал его к себе. Толкнул двери, и светом фонаря разогнал почти полную тьму, царившую здесь. Телефон верещал на столе, как рассвирепевший бес.
Натан сглотнул слюну и снял трубку.
— Слушаю.
В доме его семьи долго использовали старомодный пластиковый стационарный телефон, который даже не мог запоминать номеров, и Натан знал, что услышит в трубке шумы, которые иногда могут заглушать голос собеседника. В этой же трубке царила абсолютная тишина, такая же чистая, как и холодная.