Горький Максим
Городок
М.Горький
Городок
...Сижу за городом, на лысых холмах, едва прикрытых дёрном; вокруг чуть заметны могилы, растоптанные копытами скота, развеянные ветром. Сижу у стены игрушечно маленького кирпичного ящика, покрытого железной крышей, издали его можно принять за часовню, но вблизи он больше похож на конуру собаки. За дверью его, окованной железом, хранятся цепи, плети, кнуты и ещё какие-то орудия пыток, - ими терзали людей, зарытых здесь, на холмах. Они оставлены в память городу: не бунтуй!
Но горожане уже забыли: чьи люди перебиты здесь? Одни говорят: это казаки Степана Разина; другие утверждают: это мордва и чуваши Емельяна Пугача.
И только всегда пьяный старик нищий Затинщиков хвастливо говорит:
- Мы при обоих бунтовали...
С бесплодного, холмистого поля дома города, серые, прижатые к земле, кажутся кучами мусора; там и тут они заросли по крыши густой, пыльной зеленью. В грудах серого хлама торчит десяток колоколен и пожарная каланча, сверкают на солнце белые стены церквей, - это вызывает впечатление чистеньких полотняных заплат на грязных лохмотьях.
Сегодня праздник. До полудня горожане стояли в церквах, до двух часов ели и пили, теперь они отдыхают. Город безмолвен, не слышно даже плача детей.
День мучительно зноен. Серо-синее небо изливает на землю невидимый, расплавленный свинец. В небе есть что-то непроницаемое и унылое; ослепительно белое солнце как будто растеклось по небесам, растаяло. Жалкие, рыжеватые былинки на могилах неподвижны и сухи. Земля потрескивает, шелушится на солнце, как сушёная рыба. Влево от холмов, за невидимой рекою, над голыми полями струится марево, в нём качается, тает ушастая колокольня заречной слободы, - сто лет тому назад слобода эта принадлежала знаменитой Салтычихе, прославившей имя своё изощрённым мучительством крепостных рабов.
А город - накрыт облаком какой-то мутной, желтоватой пыли. Может быть, это - дыхание спящих людей.
Странные люди живут в этом городе. Владелец войлочного завода, человек солидный, неглупый, четвёртый год читает Карамзина "Историю Государства Российского", дошёл уже до девятого тома.
- Велико сочинение! - говорит он, уважительно поглаживая кожаный переплёт книги. - Царская книга. Сразу понимаешь - мастак сочинял. Зимним вечером начнёшь читать и - все дела житейские забудешь. Приятно. Большое утешение человеку - книга! Ежели она с высоты разума написана...
Однажды, играя пышной бородою своей, он предложил мне с любезной улыбочкой:
- Хотите интересненькое поглядеть? У меня, на задворках, доктор живёт, а к нему, на свидания, барыня одна - не наша, приезжая - ходит. Я с чердака в слуховое окно гляжу, как они забавляются; окошко у них наполовину занавешено, и через верхнее стекло очень подробно видать забавы ихние. Я даже бинокль у татарина, по случаю, купил и кое-когда приятелей приглашаю для забавы. Очень интересное распутство...
Парикмахер Балясин называет себя "градским брадобреем". Он - длинный, тонкий, ходит развернув плечи и гордо выпячивая грудь. У него голова ужа маленькая, с жёлтыми глазами, взгляд ласково-недоверчивый. Город считает его умным человеком и лечится у Балясина более охотно, чем у земского доктора.
- У нас естество простое, а доктора - это для образованных людей, говорят горожане.
Парикмахер ставит банки, пускает кровь, недавно срезал пациенту мозоль, и пациент умер от заражения крови. Кто-то пошутил:
- Усердный; ему говорят: срежь мозоль, а он всего человека срезал с земли...
Балясина одолевает мысль о непрочности бытия.
- Я думаю - врут учёные, - говорит он. - Неизвестна им точность ходов солнца. Я вот гляжу, когда солнышко заходит, и думаю: а вдруг не взойдёт оно завтра? Не взойдёт и - шабаш! Зацепится за что-нибудь, - за комету, скажем, - вот и живи в ночи. А то - просто остановится по ту сторону земли, тут нам и крышка навечной тьмы. Надо полагать - у солнца тоже есть свой характер. Придётся нам тогда, для жизни, леса жечь, костры раскладывать.
Похохатывая, щуря глаза, он продолжает:
- Ха-арошее небо у нас будет тогда: звёзды есть, а - ни солнца, ни месяца! Вместо месяца чёрный шарик будет торчать, коли верно, что месяц у солнца свет занимает. Как хошь, так и живи - ничего не видать. Для воров удобно, а для всех других сословий - очень неприятно, а?
Однажды, подстригая мне волосы, он сказал:
- Ко всему люди привыкли, ничем их не испугаешь, ни пожарами, ничем. В иных местах - наводнения бывают, землетрясения - у нас ничего! Холеры - и то не было, а кругом везде - холера. Человеку же хочется необыкновенного чего-нибудь, страшного. Страх для души, как баня для тела, очень здорово...
Одноглазый арендатор городской купальни - он же "картузник", делает фуражки из старых брюк - человек, которого город не любит, боится. Встречая его на улицах, горожане опасливо сторонятся и смотрят вслед ему волками, а иной идёт прямо на картузника, наклоня голову, точно собираясь боднуть его. Тогда картузник уступает дорогу и сам смотрит в затылок дерзкого человека, прищурив глаз, усмехаясь.