Тело было выставлено для прощания в том же конференц-зале, где состоялось юбилейное чествование. Женщины из отдела плакали, а у гроба стоял почетный караул из руководителей Гидропроекта и комсомольцев.
С небольшим опозданием, из-за погоды, прилетела дочь покойного, рыхловатая, бесцветная молодая женщина с настороженным взглядом. Ни с кем не разговаривая, она проследовала на кладбище — это было в Новом городе, у реки,— а потом ее отвезли в домик старика. Сопровождала ее Галина Андреевна. Пока дочь знакомилась с жильем, она стояла на улице и ждала.
Дочь вышла необычно быстро и спросила, глядя в упор на Галину Андреевну:
— Вы здесь бывали?
— Да. Я ходила к нему в гости, — отвечала она.
— А кто входил, когда отец умер?
— Мы... Я и тут еще двое...— Галина Андреевна хотела объяснить, как это произошло, но женщина сказала :
— У него же нет половины серебряной посуды, которую он увез! А бокальчики?
— Какие бокальчики? — едва произнесла Галина Андреевна, еще не в силах уразуметь, что хочет от нее эта женщина.
— Золотые! Их дарили на шестидесятилетие! Он же их увез сюда!
Только теперь Галина Андреевна поняла, что ее подозревают в воровстве.
— Что вы хотите сказать? — спросила она растерянно, поглядев на приезжую со страхом. И тут же ушла.
А дочь переночевала в домике отца, собрала его вещи, оставив лишь дурацкий аппарат с планетами. Домик попыталась продать. Зашла в Гидропроект, забрала подарки отцу: приемник и постельное белье. Да никто и не собирался их от нее прятать, пусть берет. Так решили женщины из отдела. Кому это нужно, если нет деда Макара.
Перед самым отъездом она снова пришла к Галине Андреевне, будто бы попрощаться. И хоть про золотые бокальчики больше не упоминала, но, пока они разговаривали, все высматривала посуду у Галины Андреевны и даже сходила на кухню, якобы попить воды.
Галина Андреевна никак на это не реагировала и даже не смотрела на нее. Пусть лазит, пусть смотрит.
Та пожаловалась, что старик всю жизнь был прижимист и у него, судя по всему, должны быть деньги, хотя она их не нашла. Конечно, может быть, при переезде он и потратился, и на этот глупый домик тоже, мог бы жить в своем общежитии, но ведь не могло же не быть у него сбережений?
— Он вам ничего не говорил?
— Нет.
— Я его не понимаю! — воскликнула дочь.— (Вот уж точно: не понимала,— пронеслось у Галины Андреевны.) — В таком возрасте человек — и такое легкомыслие. Я ведь говорила ему, папа, не бери никаких ценностей, это тебе уже не нужно. Да и стащить ведь могут. Но он любил широко жить... Он и женщин красивых любил, и тратиться на них любил.
Галина Андреевна и на это ей не ответила.
— Но... Что стащили, то стащили,— сказала дочка, высморкавшись и убрав платочек.— Может, у вас есть какая-то организация, которая способна компенсировать затраты на домик...
— Он не тратился на домик,— произнесла Галина Андреевна ровно, стараясь держать себя в руках.— Он даже на себя не тратился. Он тратился лишь на вас...
— О! — воскликнула та истерично.— Это он вам пудрил мозги! Он нас держал впроголодь...
— А почему вы считаете, что он вообще вам должен был помогать? — спросила Галина Андреевна. Негромко спросила, но сил у нее не было больше молчать.
Та сразу все сообразила как надо.
— А потому, что мы живем в Москве. И несколько иначе, чем вы тут! — с презрением сказала.— А с вас бы особенно надо спросить, вы у него бывали, как поговаривают люди, особенно часто. Не вам ли знать, куда отцовское добро делось!
— Оставьте мой дом! — тихо, не повернув головы, произнесла Галина Андреевна.
Женщина ушла, стукнув на прощанье дверью, а Галина Андреевна долго сидела без движения. Потом приподнялась и глянула в окно, чтобы убедиться, что гостья убралась от дома. И только теперь рухнула на кровать и громко, в голос, зарыдала. С тех пор, как осудили Николая, не плакала она так сильно, так безнадежно.
Шохов пошел на похороны деда Макара и, конечно, не мог не обратить внимания, что всю подготовку похорон, всю организацию провели без него. В прежнее бы время так бы не произошло.
Но в общем-то никакой очевидной перемены в целом по отношению к нему не наблюдалось, и жители Вор-городка продолжали с ним здороваться. Может быть, лишь чуть более подчеркнуто, чем обычно. Но это могло и показаться.
Похороны, как мы сказали, происходили в Новом городе, что тоже как-то говорило о наступивших переменах в жизни нашего городка. В прежнее время этого бы не случилось. Но жители Вор-городка, особенно с улицы Сказочной, где хорошо знали чудаковатого деда, по-своему простились с ним. Они вывесили сообщение на доске объявлений: «12 НОЯБРЯ СКОНЧАЛСЯ ОДИН ИЗ СТАРЕЙШИХ ГРАЖДАН НАШЕГО ГОРОДКА — МАКАР ИВАНОВИЧ». Люди читали, приходили к домику старика и стояли подолгу, глядя на занавешенные окошки.