— Но ты ведь рушишь? Рушишь или нет? Ведь так же оно? Значит, ты и получаешь, потому что рушишь. Да нет...— Тамара Ивановна отмахнулась от каких-то своих очень навязчивых и мучительных мыслей. Они навязли в ней, как зубная боль, никуда не деться. — Я не смогу тут оставаться, пойми ты! И потом твоя мечта? Твой дом? Как же без них? Ведь это же твоя главная идея, чтобы был у нас дом... Дом, а не квартира! Шохов, почему я тебе об этом говорю? Разве мы дожили до того, что я твое же должна от тебя защищать?
Шохов ничего не отвечал. Так они и легли спать. Но оба не спали. Страх перед новой передвижкой, перед ломкой, неизвестностью, неустроенностью изматывал, угнетал Шохова. Ведь в конце концов не жена, не Тамара Ивановна, а он должен от первой ямки, от колышка заново создавать свой дом... Так не вправе ли спросить прежде его, а осилит ли он сызнова их новый дом? Не надорвется ли?
А если опять неудача, какими глазами сможет он посмотреть ей в глаза? И возможно ли вообще нагружать на него еще вечную муку за то, что всю жизнь они мыкаются неприкаянными, самые близкие и самые заслуживающие дома и уюта люди...
И вдруг спасительная неожиданная мысль о деревне.
Не написать ли на родину письмо? Там-то уж точно свое. Земля, деревня, дом... И он там свой. А руки его, всеумеющие, охочие до дела найдут себе работу по складу, деревне все сейчас нужны. А там и братья, и родня, с которыми (не то что с улицей Сказочной) можно гуртом прошибить любое неустройство. Как там легко, среди родного-то, дышаться им будет! И Вовка, его Вовка, как Афонин, станет ездить на мотоцикле и лошадью править по лесной дороге...
Так Шохов под утро и высказал жене.
— Напиши, конечно, — шепотом произнесла она и почему-то заплакала.
На следующее утро Шохов всю рабочую смену до единой бригады поднял на поиски Мурашки. Обыскивали подвалы домов, пригород, реку, лес... В конце дня он зашел к начальнику милиции с вопросом: давать ли матери телеграмму? Время идет, и неизвестно, как может все обернуться.
Начальник, крупный седоватый мужчина, попросил подождать еще сутки. Если не найдут, можно извещать, делать нечего.
В этот же день Шохову вручили ордер на квартиру. Так уж устроена жизнь, что темное и светлое в ней сплетается воедино. В другое время Шохов бы обрадовался, побежал за ключами. Но сегодня ни сил, ни желания заниматься новым жильем не было. Он посмотрел на ордер и лишь вздохнул. Неизвестно еще, счастье или несчастье принесет ему этот ордер.
А наутро, лишь только он пришел в трест, раздался звонок из милиции и веселый голос сообщил:
— Григорий Афанасьич? Нашли вашего парня. Зайдите побыстрей!
Шохов бегом бросился в милицию, влетел в кабинет начальника.
— Где он? Жив?
А сердце колотилось от страха. Да еще вчера Тамара Ивановна как бы мимоходом произнесла, что, если с Валерой что-нибудь произойдет, она Шохову не простит этого. Так и сказала. А глаза были заплаканные.
— Жив, жив,— сказал начальник милиции и осклабился.— В Новожилове в отделении милиции сидит. Сам пришел, назвался... На груди у него подпалины от спичек: пытался стреляться из самоделки. Знаете, засунул в газовую трубку пулю, набил серы и приставил к груди. Зажег, кожу опалил, а оружие, как вы сами понимаете, стрелять отказалось... Вот какое дело.
— Поговорить с ним по телефону можно? — спросил Шохов.
— Можно. Но он не хочет.
— Скажите, что Шохов...
— Мы ему так и сказали.
— Еще скажите, что Тамара Ивановна от всех его фокусов в обмороке... А лучше заприте его, я сейчас сам приеду,— решил Шохов.
Пока отпросился, пока искал газик, доехал — наступил обед. В милиции проверили у него документы, спросили:
— А вы кто задержанному будете?
Шохов лишь на мгновение задумался.
— Да вроде опекуна.
— Он что же, без родителей?
— У него мать, она далеко живет.
— То-то он такой кусачий.
— Да, он парень с характером,— подтвердил Шохов.
Ему принесли и вручили самопал, кусок трубки, а минут через десять выдали и Мурашку.
Когда выходили на улицу из милиции, Шохов спросил:
— Голодный небось?
Мурашка кивнул. Они зашли в столовую, пообедали. Во время обеда оба молчали. В общем-то Шохов не злился и был рад, что вся эта криминальная история закончилась благополучно. Ко всем его неприятностям не хватало бы еще и с Мурашкой... Но отчитать парня все равно следовало. И когда сели они в машину, выехали за город, повернулся к Мурашке:
— Тебе не стыдно? — В упор спросил, жестко.
Кажется, Мурашке было стыдно.
— А что я вам сделал? — пробормотал он, отворачиваясь.— Я тут сам по себе. Могу собой распоряжаться...