— Объявляю общий сбор всех пионеров нашего городка открытым! Слово предоставляется начальнику городка Владимиру Викторовичу.
Владимир Викторович также встал и негромким размеренным голосом начал:
— Мундштук, к счастью, найден. Но я не о мундштуке хотел поговорить… — Он сразу резко крикнул: — Украден флаг! А вы знаете, как в армии? Если полк потеряет в смертном бою знамя, полк распускают. Десятый отряд сегодня ночью дежурил и проспал флаг. Какой позор! Отряд не достоин называться десятым. Считаю, что его надо распустить, а ребят распределить по другим отрядам. Палатки, занимаемые ими, сорвать, их обитателей расселить по другим палаткам. Но не будем жестоки. Если ребята бывшего десятого отряда покажут себя дисциплинированными, трудолюбивыми, честными, примерными, мы их простим и вновь сформируем отряд, а палатки поставим на место. Кто за мое предложение — пока не заслужат нашего доверия, десятый отряд распустить, — поднимите руки.
Подняли все.
— Кто «против»?
Ни одна рука не поднялась.
— Принято единогласно. — Владимир Викторович обернулся к членам штаба. — Эдик и Саша, ну-ка быстренько распределите всех по отрядам и по палаткам.
— В две минуты! — Саша с готовностью ухватился за карандаш, и наши «Дон-Кихот» и «Санчо Панса» уткнулись в бумаги.
А теперь полюбуйтесь. — Владимир Викторович вытащил из полевой сумки несколько больших фотографий, и они пошли по рукам.
Раскатистый многоголосый хохот зазвенел на весь городок. Я выхватил из рук Наташи одну карточку.
Ну уж и Владимир Викторович! Ну, молодец — поймал с поличным!
На фотографии была изображена палатка № 38, из нее торчали чьи-то ноги в шароварах и кедах, а рядом валялось брошенное на землю ружье.
Ребята долго не могли успокоиться, рассматривая фотографии, громко выражая свое негодование. Кто спит в тридцать восьмой? Миша Огарев. Конечно, ноги принадлежали ему.
Миша сидел с каменным, бледным лицом, только правая бровь его судорожно подергивалась.
Наконец фотографии вернулись на маленький столик, и общий сбор возобновился.
Владимир Викторович снова поднялся.
— Вы думаете, кто украл флаг? Это я его срезал — Все зашевелились, кое-кто привскочил, кашлянул, ахнул… Владимир Викторович продолжал: — Я встал рано утром проверить караул, наткнулся на эти самые ноги и на беспризорную винтовку, сфотографировал их, спокойненько стащил флаг и отнес доктору в лазарет. Вот и все.
Встала Южка. Ее пальцы с силой надавили на крышку стола.
— Одиннадцатый отряд, а вы сколько раз опаздывали? Вы смеялись, когда пропал мундштук, — гневно воскликнула она. — Вам просто подвезло, что не вы сегодня ночью караулили. Наверняка тоже проспали бы флаг. Вы живете на проспекте, названном в честь первого космонавта. Разве вы достойны жить на такой знаменитой улице? Предлагаю снять дощечку с названием проспекта!
Все голосовали за «снять дощечку».
Затем Эдик прочел список, кто из наказанных в какой отряд переводится и в какую палатку переселяется.
— А теперь на линейку! — громко крикнула Южка.
— И палатки валить! — еще громче закричал Витя Панкин.
Мальчики бросились выдергивать колья оттяжек. Разрушение чужих квартир, видно, доставляло им огромное наслаждение. Пыль полетела от палаток. Их бывшие обитатели едва успели вытащить свои чемоданы и одеяла. Палатки повалили и свернули, но помосты, на которых они стояли, предусмотрительно оставили на месте.
В десятом отряде были две тихонькие, всегда неразлучные девочки: одна — беленькая, другая — черненькая. Обе они были так примерны, так скромны, ни разу не опоздали, не проспали и сегодня пострадали, ну, совсем ни за что. С испугу они не расслышали, в какие палатки им переселяться, и сейчас жалобно спрашивали об этом Эдика.
«Заслуженный мастер спорта» сосредоточенно привязывал флаг и только отмахивался от девочек, посылая их к Саше. «Главный путешественник» о чем-то увлеченно разговаривал с Владимиром Викторовичем, и бедняжки никак не могли добиться толку.
Наконец горн Валеры призвал всех на линейку. Отряды построились по своим местам; место десятого отряда осталось пустым. Старшие были распределены по другим отрядам. Вот они, высокие и рослые, стоят рядом с малышами. Миша Огарев очутился в первом отряде среди самых маленьких. Он стоял сгорбившись, стыдясь поднять глаза.
Двух неразлучных девочек разлучили. Одну записали во второй отряд, другую — в пятый. И пришлось им теперь жить на разных улицах. Обе они готовы были расплакаться от обиды.
Крупных нарушений дисциплины, массовых опозданий в городке больше не было, нет-нет кто-нибудь получал на линейке замечание — и все. Но жизнь в городке пошла как-то вяло.
Старшие ребята откровенно скучали. Они каждый день ходили работать в колхоз и работали там, надо признаться, здорово, но в общих спортивных соревнованиях почти не участвовали, в туристские походы не ходили.
Был у нас патефон. Но до приезда семиклассников его ни разу не заводили — слишком много за день набиралось всяких интересных дел, и просто некогда было слушать музыку. Сейчас старшие полностью завладели патефоном, каждый вечер они усаживались в отдельный кружок, слушали изо дня в день одни и те же пластинки и пели песни, которые не знали остальные ребята. Сколько раз мы звали старших к общему вечернему «Костру дружбы», к нашему небольшому уютному огоньку, который мы разводили на краю площади Радости.
— Давайте вместе петь, слушать, как Владимир Викторович декламирует стихи, как рассказывает занимательные истории, — говорили мы им.
Но старшие не шли или забегали на десять минут и снова уходили. Они были равнодушны к жизни городка и рассматривали его только как место, где временно устроились, чтобы заработать деньги на дальний туристский поход. Они не скрывали, что очень хотят отсюда уехать, и с нетерпением ждали того дня, когда Евгений Иванович освободится от ремонта интерната и приедет за ними.
Старшие подчас «подкалывали» членов штаба или кое-кого из младших мелкими «шпилечками».
Особенно изощрялась Галя Клейн. В интернате она привыкла командовать, а тут все места в штабе заняли ребята моложе ее и распоряжались не хуже старших.
И Галя выискивала самые мелкие недочеты: сломались качели, и она за обедом нарочно на всю столовую кидала: «Вот, не сумели как следует столбы вкопать»; прохудилась кастрюля, и Галя уже снова замечала: «Надо осторожнее обращаться!»
Не было у нас в городке самого главного — ребячьей дружбы. Я видел, как это беспокоит Владимира Викторовича, сам много думал и передумывал, как тут быть, но ничего дельного посоветовать не мог.
СОРВАНЕЦ ИЗ СОРВАНЦОВ
Члены штаба, чтобы «не задаваться», одновременно были рядовыми в отрядах. Так, Южка числилась в восьмом отряде. А когда ее отряд дежурил на кухне, она наравне с другими дежурными чистила картошку, убирала щепки и мусор, накрывала на стол, мыла посуду. Когда восьмой отряд уходил в туристский поход, Южка тоже надевала рюкзак и во время пути полностью подчинялась командиру отряда.
Однажды восьмой отряд отправился в поход вместе с Алевтиной Алексеевной. Не помню, куда они ходили и какие принесли экспонаты для Школьного музея, когда же они вернулись, то встали, как полагается, шеренгой посреди площади Радости. Только было дежурный командир собрался по всей форме принять рапорт, как вдруг из походного голубого эмалированного ведра выскочила маленькая рыженькая собачонка. Ведро стояло у ног Южки, и, конечно, именно она посадила туда щенка и принесла в городок.
Криками восторга встретили появление нового жителя полотняного городка. Мальчики и девочки окружили его со всех сторон, каждый норовил потрогать и погладить.
Расталкивая толпу, я хотел было пробраться к собаке. Это же возмутительное безобразие: ведро, в котором варят суп, — и в нем собака!