Но под Витиной подушкой не было безупречного порядка. Гайки, рыболовные крючки, гвоздики, поплавки, пустые спичечные коробки, почтовые марки — чего только не хранилось в этой драгоценной кладовой. Сюда же Витя спрятал расправилку и пакетик с булавками.
Через две минуты большой сачок из белой марли мы надели на палку. Я показал Вите, как надо накрывать бабочку, сидящую на цветке, как размахивать сачком с вывертом, когда ловишь бабочку на лету.
Вдвоем мы отправились за добычей. Дошли до сквера, я уселся на скамейку и стал издали наблюдать за мальчиком.
Не раздумывая долго, он перепрыгнул через чугунную решетку и бесцеремонно побежал по бархатно-зеленому газону, побежал туда, обратно, остановился, что-то увидел… Крадется, крадется… Бац! Взмах сачком.
Эх, шляпа, — промазал! Побежал, побежал, взмахнул с вывертом и с видом победителя протянул мне добычу. В марле трепетала бабочка. Я ее оглушил, щелкнув двумя пальцами грудку, и осторожно вынул из сачка. Бабочка была цвета крепкого чая с отливом в лиловый, переходящий в коричневый. На каждом из четырех ее крыльев сидело по голубовато-зеркальному глазку величиной с горошину. Впрочем, разве можно описать, как выглядит Дневной Павлиний Глаз — он был непередаваемо красив.
А через полчаса я сидел в пятом классе за учительским столом и показывал, как расправляют бабочку, уже убитую эфиром, наколотую на булавку и вставленную брюшком в щель между дощечками расправилки. Вокруг меня затаив дыхание собрался весь пятый класс во главе с Валерой Шейкиным.
Витя гордо поглядывал на товарищей. «Посмотрите, это я поймал», — уговорили его искрившиеся серые глаза.
— Бедная бабочка, как мне ее жалко, — прошептала сидевшая на первой парте против меня маленькая Тонечка и быстро-быстро заморгала.
Когда операция над бабочкой была закончена, Витя бережно понес расправилку в спальню.
Я объяснил ему, что бабочка «должна сохнуть три дня, а потом ее нужно наколоть в специальный ящик.
Через несколько дней я встретил Витю.
— Ну как дела?
Вместо ответа он скорчил жалкую, плачущую гримасу, вынул из кармана спичечную коробку и показал мне изрядно потрепанное единственное крыло Павлиньего Глаза.
Я было решил, что Витя поймал другую бабочку, но вот что он мне рассказал, шмыгая от обиды носом.
Три дня подряд он ходил в столярку, просил позволить ему сделать ящик самому, но Павел Александрович отвечал: «Не сумеешь, успеется». Тогда Витя отшпилил бабочку от расправилки: он боялся что она «вся пересохнет и развалится».
— А дальше что?
— Ящика-то не было, — пробормотал, глядя в пол, очень смущенный Витя. — Я думал, думал, что мне делать с бабочкой, принес ее в класс и наколол в верхний угол классной доски.
Пять уроков подряд все мальчики и девочки, вместо того чтобы слушать объяснения учителей, любовались издали прелестным Павлиньим Глазом. На последнем уроке возмущенная учительница математики Марья Петровна заметила бабочку. Валера Шейкин полез ее доставать и нечаянно уронил на пол.
— Ну вот и все, — вздохнул Витя.
— Эх ты! — пристыдил я его и отошел, больше не желая с ним иметь дела.
Наконец мальчики доставили в интернат последние четыре палатки.
Ура-а! Теперь у нас набралось сорок два полотняных домика — тридцать четыре маленьких — для жилья и восемь больших — шатровых.
Мы решили разместить в этих шатровых клуб, штаб, материальный склад, библиотеку, а четыре пойдут под лазарет.
Строить городок поедут Владимир Викторович, Павел Александрович, восемь мальчиков и две девочки. Поедут за неделю до начала летних каникул.
Кто же будут эти счастливцы?
На втором этаже интерната в коридоре уже давно висела доска с заголовком: «Ребята пятого и шестого классов! Кто из вас завоюет почетное право называться покорителем целины?» Доска разделялась вертикальными полосами на три части; над каждой частью была надпись: «Лучший ученик», «Лучший пионер», «Лучший спортсмен», и далее шли фамилии ребят.
Иногда некоторые фамилии заклеивались бумажками, иногда вписывались новые, но Саша Вараввинский и Эдик Шестаков с тех пор, как повесили ту доску, были самыми первыми и самыми бесспорными во всех трех списках.
Оба они учились только на пятерки. Как активныe члены совета дружины, считались лучшими общественниками. В интернате привыкли, что на всех досках почета фотокарточки удлиненной физиономии «Дон-Кихота» и круглой — «Санчо Пансы» неизменно помещались в центре. Оба мальчика жили в интернате на так называемом «свободном режиме», то есть готовили уроки не вместе со всеми, в строго определенные часы, а когда хотели и где хотели.
«Главный путешественник», если зададут ему две задачи, решал шесть и потом, желая похвастаться, подсовывал тетрадку учительнице математики Марье Петровне.
Лучшего спортсмена Эдика, получившего второй разряд по легкой атлетике, прозвали в интернате «заслуженный мастер спорта». Он отдавал рапорт таким звонким голосом, так лихо и четко подходил к Владимиру Викторовичу, что все девочки замирали от восхищения.
Словом, Саша и Эдик считались красой и гордостью интерната. Правда, и Марья Петровна и Владимир Викторович несколько раз просили, обоих мальчиков помочь отстающим, а те неизменно отказывались: им едва хватало времени на тренировки в кружке легкой атлетики.
Был такой член совета дружины, ученик пятого класса Володя Дубасов — высокий и неуклюжий, большеголовый, медлительный и невозмутимый мальчик. Владимир Викторович считал его самым добросовестным и самым аккуратным, он наметил его на должность «хранителя сокровищ», то есть попросту кладовщика. Эти самые сокровища, иначе говоря, все имущество городка, повезут под Звенигород «покорители целины»; разумеется, Володя будет нужен на строительстве городка с первого дня. Но у Володи в табеле стояли троечки. Появлялись тройки и у «главной девочки» — председателя совета дружины.
Валя Гаврилова по вечерам выручала свою подругу, помогала ей познавать алгебраические премудрости.
Кстати, эту «главную девочку» звали довольно странно — Южка. Было у нее имя — Верочка, была и фамилия, которую я, признаться, позабыл… Но иначе, как Южка, ее не звал в интернате никто — ни ребята, ни воспитатели, ни даже сам Евгений Иванович.
Мне рассказывали, что два года тому назад приехала она осенью из Крыма, похорошевшая, загорелая. И Марья Петровна — как известно, самая восторженная из интернатских учительниц — воскликнула:
— Верочка, да ты у нас настоящая южная красавица!
Услыхав эти слова, два дня подряд мальчишки только так и звали Верочку, а на третий день перешли просто на Южку — эдак ведь выходит куда короче. А Верочек в интернате было целых двадцати шесть, надо же как-нибудь отличать из них хоть одну.
В конце концов с помощью Вали Южка получила четверки по геометрии и по алгебре. Из девочек только они попали в список счастливых «покорителей целины» на должности кухарок. Оказался в списке и «главный агроном», он же горнист — Валера Шейкин и незадачливый биолог Витя Панкин и другие мальчики.
Володя Дубасов выправил все свои отметки, но по арифметике у него по-прежнему стояло «три». Значит, он не мог ехать «покорять целину».
Но тут случилось непредвиденное.
Мама Эдика и мама Саши, узнав, что их сыновья поедут строить городок, будто запротестовали; они явились в интернат прямо к Евгению Ивановичу и наговорили ему с три короба: да, их сыновья отличники, да, они гордость интерната, но это не значит, что «заслуженный мастер спорта» и «главный путешественник» должны (какой ужас!) копать землю. И мамы дали согласие отправить в городок свою мальчиков только потому, что Владимир Викторова твердо им обещал ни на какие работы их детей не посылать.
Евгений Иванович вызвал Владимира Викторовича, тот было нахмурился, как же — столько времени ребята упорно боролись за право называться «покорителями целины», и вдруг — с самыми первыми кандидатами такое недоразумение! Но потом Владимир Викторович пожал плечами, усмехнулся, не стал спорить с мамами и прямо прошел в пятый класс.