Ты лишь крепче обняла его, прошептала: зачем… Давать такие обязательства? А вдруг…
«Думаешь, любовь — это только свобода? — Он гладил твои волосы, и тебе было — так хорошо, так… — Ещё и ответственность».
Я тоже не брошу тебя, пообещала ты. Никогда. Случай, лежавший у бортика фонтана и притворявшийся лохматой дворнягой, зыркнул на влюблённых жёлтыми глазищами и что-то отметил для себя: за неимением блокнота — когтями на фигурной брусчатке. Случай знал: клин вышибают исключительно клином. Случаю предстояло собрать ещё много свобод и ответственностей, как можно больше. И, накопив критическую массу, бросить их против другой, иной свободы. Ведь любая свобода кончается там, где начинается чужая.
С Колей они столкнулись на площади Циолковского: он схватил её за руку, Ксюша сначала и не поняла — кто это? Вообще не понимала, что происходит: металась в обезумевшем людском потоке, потом… Потом они бежали. Долго. До колотья в боку, потерянных туфель, сбитых ног и темноты в глазах. Наручные часы показывали два, по ощущениям казалось — все девять.
Сквозь туман, искажённые многократным эхо, пробивались голоса репродукторов. «Всем, кто не может самостоятельно покинуть город. Всем, кто не успевает прибыть в указанные штабом ГО эвакопункты…» Из скудных обрывков сообщения стало ясно — спасение в домах. Забраться на верхние этажи, где нет проклятого тумана и тех, кто живёт в нём. Закрыть окна и двери. Переждать. Называлось и время — ориентировочно шесть часов вечера. Только продержитесь, только не бросайтесь никуда очертя голову. Запритесь и ждите, на подходе спасатели, армия, техника…
Коля оставил её в одной из шестнадцатиэтажек, что ровными свечками вонзались в плывущие по небу облака. Казалось, туман добрался и туда и старается взять город в клещи. Многие квартиры в доме были не заперты, на лестнице валялись игрушки, одежда, сломанная мебель. Хрустели под подошвами упаковки с сухими завтраками. То ли хозяева, едва услышав об эвакуации, покидали квартиры в страшной спешке, то ли здесь уже успели побывать мародёры.
Лифт не работал; прыгая через две ступеньки, Коля тащил её за собой и наконец втолкнул в прихожую с обоями в цветочек и низкими антресолями, с которых тут же сверзились, подняв кучу пыли, толстые стопки давнишних газет и журналов. Коля велел ждать, сказал, что должен вернуться за родителями, которые живут в совсем другом районе, что ждать придётся долго, но ты уж дождись, пожалуйста. И ушёл.
Руководство гражданской обороны ошибалось: спасение было не в домах, не в напряжённом сидении в забаррикадированной квартире — лишь в немедленной эвакуации. И отчасти в движении, пусть бестолковом и суматошном. Те, кто явился с туманом, двигались медленно, гораздо медленнее людей. От них можно было убежать, но не спрятаться. Ни закрытые окна, ни двери, ни даже стены не помогали. Не выручили никого из оставшихся.
Дав неверную оценку происходящему, штаб ГО ошибся и в возможностях: техники не хватало, спасатели опаздывали, отдельный мотопехотный батальон развернулся и закрепился на подступах к городу далеко за полночь. К утру усилиями руководства ГО и военных население эвакуировали. К утру же исчез, сгинул туман; и город, пустой и безмолвный, с выбоинами от пуль и снарядов на стенах зданий, с развороченным взрывами асфальтом, угрюмо пялился выбитыми окнами на перебегавших от угла к углу вооружённых людей в камуфляже, на дула пушек и спаренных пулемётов движущихся следом БМП.
Специальная комиссия, долго выяснявшая обстоятельства этих более чем странных событий, так ничего и не установила. Батальон расквартировали поблизости — мало ли что; город наводнили военспецы и жуткая обстановка секретности, которая через пару месяцев сошла на нет. Город вздохнул с облегчением и зажил прежней, как будто спокойной жизнью. Весь понесённый ущерб жителям возместили, а на площади Циолковского на выделенные мэрией средства и народные пожертвования воздвигли мемориальную плиту — без вести пропавшими числились около тысячи человек.
«Коля… Коля…»
Незримая, видишь его. С недавних пор — постоянно, ежечасно. Раньше… тебя словно не было, ты словно спала, и вечность баюкала тебя на коленях. Но что-то прервало летаргию, пробудило тебя от спячки. Огромное, властное. Как бурлящий стремительный поток. Захватило, понесло и…
Видишь Колю, площадь, здание театра напротив и одновременно — струящиеся мутные потоки, завихрения, кольца; они пересекаются, расходятся, вновь сплетаются меж собой. Не задевая тебя. Не трогая.