III.
Маркыч оттолкнул ногой валявшуюся на полу жену, вскочил и но сбоям голосом зарычал: -- Зачем тебя принесло-то сюда?.. А? Зачем хвост свой подкидываешь?.. А? Кто Коскентина даве подсылал? А мы вот, деревенские дураки, ничего и не понимаем... Напялила шляпку и думаешь, что барыня?!.. Он неожиданно подскочил и сорвал с Авдотьи Ивановны шляпу. Проявление родительскаго гнева возмутило Аписью, и она вырвала из рук мужа несчастную шляпу. -- Да ты никак и совсем очумел?!.. Ведь за шляпку-то деньги плачены... Другой бы отец вот как радовался, а ты поднял драку... -- Маменька, оставьте,-- вступилась Авдотья Ивановна, отстраняя мать.-- Я сама лучше поговорю с батей... Петя, открой-ка чемодан. Вот тебе ключик... Маркыч сел на свой стул и начал смотреть, как Петька неумело развязывал ремни у чемодана. -- Ну-ка, ты, Петька, давай чемодан-то сюды,-- проговорил он совершенно другим голосом.-- Ничего ты, Петька, не понимаешь... Сколько дала за чемодан-то? -- Не помню хорошенько... Кажется -- восемь рублей. -- Ну, кожа-то неважная, и шитье тоже... За восемь-то целковых можно бы вот какой чемоданище сварганить, чертям тошно... Раскрытый чемодан лежал на столе, и Авдотья Ивановна торжественно принялась раздавать подарки. Отдельный сверток достался и Маркычу. Он улыбнулся, ощупав через бумагу бутылку. Вот хитрая девка, что придумала-то! Кроме бутылки, в свертке оказалось два фунта колбасы. Маркыч очень "уважал" колбасу и только покачал головой. Ну, и девка, прямо, можно сказать, убила человека вот этой самой колбасой... Анисья покосилась на бутылку, но Авдотья Ивановна ее предупредила: -- Это, маменька, не простая водка, а дорогая. Все господа ее пьют и никогда пьяными не бывают... -- Н-но-о?!-- радостно удивлялся Маркыч, просматривая дорогую водку на свет.-- Совсем, значит, непьяная водка? Оказия... Анисье досталась большая шерстяная шаль, Степаниде шерстяная материя на целое платье, Петьке новый пиджак табачнаго цвета, и т. д. Конечно, был и чай, и кофе, и сахар, и леденцы, и орехи. Все сразу оживились. Анисья накинула на плечи шаль и смотрелась в осколок зеркала на стене; Петька напялил на себя пиджак; Степанида прикидывала материю,-- оказалось, что Анисья всю жизнь мечтала иметь такую шаль, Петька мечтал о таком именно пиджаке, а Степанида даже во сне видела именно вот такую веселенькую материю. Маркыч в это время успел раскупорить бутылку и налить рюмку дорогой питерской водки, но в момент, когда он ее поднес ко рту, растворилась изба и показалась кривая Фимушка и кума Ѳедосья. Оне не вошли в избу, а как-то втиснулись, придавив в двзрях одна другую. -- Здравствуйте, Иван Маркыч и Анисья Петровна,-- проговорила кривая Фимушка, отличавшаяся замечательным ораторским талантом.-- А мы, значит, на огонек завернули... У кумы Ѳедосьи полусапожки порвались, так вот починить бы... Кума Ѳедосья ткнула кулаком кривую Фимушку, потому что требовавшия починки полусапожки остались дома. -- С питерской гостьюшкой проздравляем,-- закончила Фимушка свою речь. Маркыч с ожесточением опрокинул рюмку и плюнул, а Анисья пригласила соседок присесть. Она вполне понимала ненасытное бабье любопытство, а потом и самой хотелось похвастаться питерскими подарками. Что же, слава Богу, не украли, пусть посмотрят... Соседки с жадностью накинулись на подарки и долго ахали и качали головами. Пошлет же Бог людям такое счастье... -- Ты теперь, Анисья Петровна, как наденешь свою шаль да выйдешь на улицу -- не отличить тебя от попадьи. Авдотья Ивановна была совсем не рада дорогим гостьям и смотрела на них злыми глазами. Ее поражало это деревенское нахальство, с каким эти бабы ворвались в избу. Что им нужно, в самом-то деле? Впрочем, оставалась надежда, что оне посидят и уйдут когда-нибудь... Степанида тоже была возмущена и ушла за перегородку. А гостьи продолжали сидеть и болтали, как ни в чем не бывало. -- И не узнать бы тебя, Авдотья Ивановна, кабы на улице где встретились,-- говорила кривая Фимушка, подперев щеку рукой.-- Настоящая барыня... Недаром, видно, пословица говорится, что Бог да город -- чорт да деревня. -- И в городе такие же люди живут,-- уклончиво ответила Авдотья Ивановна. -- Такие да не такие... Чать, в Питере-то все генералы одни живут? -- Есть и генералы... -- И ты у генерала живешь? -- У генерала. -- Сердитый? -- Нет, ничего... -- Все-таки, поди, страшно, когда он по дому с саблей ходит... Разсердится и сейчас зарубит. -- Мой генерал ходит без сабли. Он из купцов... коммерции советник. -- С бородой? -- С бородой... -- Ну, если сабли нет, так апалеты... -- И эполетов нет. Один генералеский чин... Кума Ѳедосья и кривая Фимушка только переглянулись между собой, а потом в один голос проговорили; -- Смеешься ты над нами, дурами, Авдотья Ивановна... Обе гостьи обиженно поднялись и начали прощаться. Их не удерживали. Выйдя в сени, кривая Фимушка плюнула и сердито проговорила: -- И все-то врет эта самая Дунька-сахарница... Все врет. -- А ты видела -- чемодан-то в углу стоит? Весь полнехонько набит сахаром. -- И то, Петька даве едва доколок его до избы. Тяжеленный... -- Надо полагать, хорош Дунькин-то генерал... х-ха!.. -- Ну, это ей ближе знать... А только одета на отличку. И притом сережки и перстеньки... Миѳический Дунькин генерал с бородой, без сабли и эполет, так и остался для обеих женщин загадкой. А вот что Дунька-сахарница увертлива -- это верно. Вон сколько всякаго добра навезла, да еще в Питере сколько осталось. -- А морду зачем она красит?-- спрашивала кума. Ѳедосья. -- Генералу хочет пондравиться... Все барыни красятся, ну, и Дунька-сахарница за ними. По уходе соседок в избе воцарилось неловкое молчание. Маркыч выпил несколько рюмок водки и захмелел. Когда Анисья хотела взять у него бутылку, он разсердился. -- Это я для закуски пью, глупая! Хороша закуска... Авдотье Ивановне хоелось поговорить с матерью и сестрой "по душам", но при отце было неуд