Некоторое время Вовик был охвачен чувством полного восторга от такого почти циркового номера. Очнувшись под напором грубого взгляда Михалыча, он робко спросил:
- А… вы… и вторую бутылку сможете сейчас выпить?
Михалыч наградил Вовика презрительным взглядом эпикурейца, встретившегося со стоиком.
- Он у тебя дурак? – обратился к дочери слегка размякший отец. – Пусть даёт сюда бутылку. – Это были первые ласковые слова, сказанные Михалычем дочери за последние два года.
- Извините, я как-то не подумал….- Михалыч понял, что вторая бутылка здесь не присутствует, и это сильно испортило и без того безрадостное настроение эпикурейца. Взгляд его неожиданно остекленел, и он ушел глубоко в себя, ни с кем предварительно не попрощавшись.
- Папа, алё, ты чё, вот это – Вова, мой клёвый друг, - как будто пытаясь достучаться в закутанную в непроницаемость душу Михалыча, почти закричала Лариса.
- Я не глухой су…, бл…, - твёрдо ответил ей Михалыч, откинув сантименты, особенно после того как узнал об отсутствии второй бутылки.
- Я бы попросил вас не выражаться в подобном духе о дамах, – Михалыч начинал все больше поражать слабое воображение Вовика.
- Кто дама, бл…? Да я тебя за такое су…, – Михалыч принял несколько вульгарное сравнение его дочери с дамой за личное оскорбление.
- А я все же настоятельно попрошу вас не выражаться в присутствии дамы, - возмутился Вовик, пораженный такой чудовищной бестактностью.
- Да пошел ты на х…! - злобно процедил сквозь зубы Михалыч и тут же решил своими действиями нанести непоправимый вред здоровью Вовика. Михалыч знал по личному опыту, что в подобных делах главное быть первым - он неожиданно ловко и метко ударил Вовика ногой по известным пасхальным изделиям, которые так любил имитировать Фаберже.
После этого на некоторое время кухня превратилась в импровизированный боксерский ринг. Боксер в левом углу ринга, то есть Вовик, стоял, согнувшись, безвольно опустив голову и корчась от нестерпимой боли. Его руки были протянуты к ушибленному месту, а ноги – скрещены на манер балерин в «танце маленьких лебедей». В правом, противоположном углу ринга, боксер в серых дырявых трусах в красную полоску, обессилев от резких движений и хорошей порции выпитого, увидал, что путь к отступлению заслонил его противник, и в рассеянности сел прямо на пол, дожидаясь восстановления физических кондиций. Постепенно чувство боли у Вовика сменилось жгучим чувством самой яростной ненависти, - даже у трусов бывают редкие минуты помутнения рассудка, когда они приходят в злобное бешенство и начинаю чувствовать себя кем-то вроде Тайсона и Кличко в одном лице. Для Вовика всё было в этот момент решено: он решил убить Михалыча мелкими пощечинами. Вовик подскочил к Михалычу, схватил его за грязную майку и с огромным усилием потянул его на себя, возможно, приглашая на мазурку. Михалыч, как былинный богатырь, поднялся, но тут же навалился на Вовика, явственно показав своим обмякшим видом, что он не прочь остановиться на танго. Не вынеся такой фамильярности, Вовик оттолкнул его, и Михалыч громко рухнул на пол. Вовик налетел на лежащего Михалыча диким коршуном, резкими, быстрыми движениями нанося ему хаотичные удары по левой стороне челюсти, стараясь отшлифовать её до глянца. После слабого посинения этой части лица Михалыча, Вовик принялся за полирование правой щеки избиваемого, в чём он, надо сказать, не преуспел, выказав явные признаки быстро надвигающейся усталости. Закончив процедуру отмщения, Вовик, задыхаясь от непривычных физических упражнений, сел на табуретку, бывшую когда-то телевизором, и стал глубоко тяжело дышать, стараясь быстрее вернуть себе физическое и психическое равновесие. Лариса тут же поднесла Вовику полный стакан воды, ловко перешагнув через распластавшегося на полу отца.