Copyright © Roman Revakshyn romanrevakshyn.su
III
Copyright © Roman Revakshyn romanrevakshyn.su
После загадочного, абсолютно мистического случая, когда их забрали инопланетяне, Петровичу и Михалычу пришлось провести сутки в камере предварительного заключения. Такого общепринятого оплота цивилизации как вытрезвитель в городе не имелось. Когда Петрович через сутки вернулся домой, - не слишком питательная и не слишком свежая пища, подаваемая в подобных заведениях, вызвала довольно сильные боли в его желудке.
Безвременно ушедшая жена Петровича любила почитать книги. После её смерти Петрович перенял это похвальное увлечение, но делал это по-своему и своеобразно, - он часто засиживался за чтением классиков в туалетной комнате и читал до тех пор, пока от книг оставались лишь твердые негнущиеся части. «Кобзарь», Тараса Шевченко, он прочитал за пять месяцев, «Войну и мир» - читал около года, а вот когда, однажды, он съел что-то в высшей степени несъедобное и быстрое как ртуть, то просто-таки проглотил пьесы Чехова, прочитав книгу за какие-нибудь четыре дня. После эдаких-то подвигов можно без преувеличения считать некоторую часть туловища Петровича одной из самых начитанных задниц в Европе, - и это если не брать в расчет прочитанных им произведений писателей, чьи книги с самого рождения предназначены для подобного пользования, как, например, каракули вашего покорного слуги, автора этой уродливой книжки. (Хотя по сравнению с тем, как неуклюже несут ахинею некоторые весьма уважаемые авторы, я несу ахинею намного лучше.)
Пока Петрович страдал от внутренних неудобств, читал и перечитывал «Преступление и наказание», Михалыч утолял жажду огуречным рассолом, заливая его в себя, как в сухую, истомленную жарою землю. Долгая небритость, темные круги под глазами и подбитая губа придавали несколько зловещий и потусторонний вид его сгорбленной у кухонного стола фигуре. Не обращая внимание на период полного отупения, переживаемый отцом, Лариса прифуфыривалась перед зеркалом – верный признак того, что либо она собирается надолго исчезнуть из дома, либо к ним собирается пожаловать какой-нибудь гость. Прихорашивалась она, так же как и делала всё остальное, стремительными, непредсказуемыми движениями: то хаотически орудуя у себя на голове расческой, совершая круговые движения, как будто взбивала сливки; то, неожиданно и совершенно необдуманно, хватала свободной от взбивания сливок рукой губную помаду и наводила губы; то, моментально отложив расческу, брала с тумбочки карандаш и выводила узоры на бровях; то размашисто разукрашивала глаза, выражение которых, надо сказать, сильно напоминало выражение глаз воблы. Без сомнения, было ясно, что она, во что бы то ни стало, стремилась раскрасить себя под хохлому или иное другое произведение народного творчества.
Неожиданно Лариса решила пояснить причину своих приготовлений:
- Папан, ты бы испарился, а? Ко мне придут, – закричала она из коридора.
- Какого х…? – возразил Михалыч, который в это время сидел, опустив тяжелую голову на бессильные руки.
- Ля, ты гонишь! – с обидой в голосе запищала Лариса.
Да, с таким веским доводом невозможно было не согласиться. Михалычу ничего не оставалось делать, как принять строгий вердикт. Как не был болен глава семейства, но у него хватило умственных сил и здравой рассудительности, понять, что встреча с прежними или новыми друзьями дочери не сулила ему ничего хорошего. С того времени, как двое подвыпивших приятелей дочери, шутки ради, хотели выколоть ему глаз, Михалыч стал избегать открытых столкновений между классическим алкоголизмом и ортодоксальным юношеским дофенизмом.
Лариса зашла в кухню, чтобы схватить со стола сосиску.