– Не любите город?
– Отчего же… и в городе люди живут. Только в городе душе простора нет, домами-муравейниками она зажатая, да и соблазнов для души там больше. Потому хлипкие душонки в городе чаще…
– И что же… они (я поняла, что не смогу произнести это слово) только в сельской местности встречаются?
– Как бы не так! – вмешалась в наш разговор Ольга, до сих пор молчавшая. – Разве только в селе жили злыдни и мерзавцы? Я вот была на городском кладбище. Так самые пышные надгробья у кого? Зайди, полюбопытствуй!
– Они на свои могилы камень кладут тяжелый и решетку чугунную почему? Все потому, – объяснил Фрол Матвеевич, – чувствуют, негодяи, не улежаться им спокойно. Вот они заранее и просят: закройте меня покрепче, придавите посильнее, чтоб не выбраться было!
Помолчав, добавил: "Да все равно ведь выбираются!"
И опять внимательно посмотрел на меня. И словно порожденный его взглядом, сам собой родился вопрос:
– А что, Фрол Матвеевич, не страшно вам – истреблять их?
– Страшно - не страшно… надо же кому-то это делать? Приходится страх пересиливать! Хотя, конечно, хорошего в этом мало…
Он замолчал, будто уже сказал мне достаточно. Во мне давно копошилось что-то такое авантюрное, навеянное журналистикой.
– Фрол Матвеевич, а мне нельзя с вами…ну, на охоту эту?
Он долго с интересом смотрел на меня.
– А ты в живого человека стрелять сможешь?
– В живого человека? Нет, не смогу, конечно! А что… они живые? На что похожие?
– Похожие на что? А вот на нас с тобой и похожие. Сперва и не отличишь. Только могильной сыростью от них пахнет. Да глаза у них белые, как пленкой накрытые. Я этот дух могильный за версту чую! И потом не бабское это дело – с нечистью схлестнуться. Так что никак не получится, дочка.
– А вы что же их – серебряными пулями? – припомнила я что-то давно прочитанное.
– Ими. Сам лью. Народ мне серебряные вещи приносит. На доброе дело жертвует. У нас дело такое – все своими руками готовить надо. Никому не доверять. От каждой мелочи жизнь зависит, а то и больше чем жизнь.
– А как же вы их угадываете? – спросила я. – Что это за чутье такое?
– Как? – его удивил мой вопрос. – Да душой, вот как! Ведь что есть душа наша, как не инструмент для распознания добра и зла. Тут главное – не чутье, а хватка. Почуять их мог бы каждый… если душа настоящая, не кирзовая! А уж у кого храбрости хватит – тот не уступит, сойдется с ними насмерть. Да и не один я такой. Вот на Украине жил некий старичок – в тех краях баловства не допускал. Только ветхий был. Должно быть, помер уже. Или загрызли его… эти. Зато, я вам скажу, на Урале есть молодец! В Чечне воевал. Он там порядок наводит. Но и его, случилось, покусали, он писал мне. Сейчас уже снова службу свою несет. Так что не один я.
– А узнаете как про них? Ну… про этих…
– А мне сообщают. Как узнают где могилка разрытая – мне весточку. Вот тогда ухо востро держи!
– А милиция что же?
– А что милиция? Ей только помощь. Один выстрел, и нечисть в пыль превращается, теперь уж навечно.
Мы замолчали. На языке вертелся вопрос, но я не решалась его задать.
Хозяин пристально глянул на меня, потом отрицательно покачал головой.
– Нет, никакой жалости быть не может. И сострадания тоже. Они и сами этого не ждут. Все они одного хотят – окончательной, последней смерти.
При жизни всякие мошенники, хапуги, жулики, грабители, и насильники – все они мечтают втайне о том, чтобы их поймали и покарали, что бы они ни натворили. Это хрестоматия. Нет в их душах ни любви, ни свободы, и одержимы души их черным стремлением к смерти. Ты про Чикатило слышала? Видела по телевизору, как он почти радостно рассказывал о своих преступлениях. Радостно! А радовался тому, что, наконец, поймали его! Так и все остальные.
И столько носят они в себе эту тягу к смерти, что случается, она обманывает их. Они восстают после смерти снова, чтобы опять нести людям зло. Но в самой злобе, в самой чудовищности их выходок есть знак. Они призывают: "Узнайте обо мне! Найдите меня! Уничтожьте меня, чтобы меня не было".
И у самого страшного оборотня все же есть капля надежды на то, что люди помогут ему, упокоят навсегда. Они боятся меня и ненавидят. Ненавидят люто за то, что со многими я покончил. И со многими еще покончу…
Он повернулся к окну и произнес сдавленным глухим голосом:
– Ну, а уж если промахнусь, положат меня на том вон склоне, под старым дубом. И ни холмика там не будет, ни знака, ни камня. Только трава будет расти, да желуди будут падать...
Некоторое время он сидел отвернувшись. Потом вновь обратился ко мне:
– А не пойти ли нам машину твою проведать? Тебе ведь еще дорога предстоит?
Я приняла слова Фрола Матвеевича как намек. Пора и честь знать – уходить. Мы поднялись, я попрощалась с Ольгой.
Я встала на крыльцо, рассчитывая, что хозяин пойдет запрягать лошадь, но он сказал:
– Пойдем пешком! Тут тропинка мимо родника, до дороги ходьбы минут десять.
Мы молча прошли по тропке через рощу, мимо источника, и вскоре вышли на проселок. Белого коня на косогоре уже не было. Только на дороге виднелся силуэт моей брошенной машины.
Фрол Матвеевич поднял капот машины, заглянул туда... Я поразилась – он, казалось, прямо на глазах стал каким-то напряженным. Тело его выпрямилось, не поворачивая шеи, он медленно обернулся вокруг себя, оглядывая округу, словно прислушиваясь. Потом опустил аккуратно крышку капота.
-Ну-ка, дочка, попробуй по моему знаку повернуть ключ! – сказал он.
Я безнадежно уселась на сидение, вставила ключ в замок зажигания, поставила ногу на педаль.
И тут Фрол Матвеевич резким движением хлопнул ладонью по капоту и неожиданно громко, прямо-таки громовым голосом выкрикнул:
– Маррршшш!!!
Этот выкрик испугал меня, я дернула ключ, нажала на педаль – двигатель взревел, как у взлетающего самолета, и застучал ровно и уверенно.
"Вот те на!" – подумала я. Боясь теперь, что машина снова заглохнет, я не решилась из нее выходить.
– Спасибо за все, Фрол Матвеевич! Прощайте! – крикнула я, отпустила ручник, включила передачу. Помахала рукой в окошко. "Антилопа" покатила, уверенно набирая скорость. Я оглянулась.
Фрол Матвеевич стоял на обочине. Дорога шла прямо. Я еще долго видела в зеркале Фрола Матвеевича, теперь уже поднимавшегося на откос. А когда взглянула в очередной раз, то увидела только белого коня в разноцветье полевых трав.
Впереди лежала дорога на Кудыкино, где ждал меня изобретатель и его ракета на фотонной тяге. Но это уже совсем другая история.
Не скоро я снова попала в эти края. Прошло года два. Дом Фрола Матвеевича стоял заколоченный. Местные жители рассказали мне, что Истребка в лесу загрызли волки, что, он похоронен там, где и наказывал себя схоронить. Куда уехала Ольга, никто не знал.
Там, под старым дубом, я положила букет полевых цветов.
А еще я подобрала под дубом желудь. Позже один мастеровой залил этот желудь какой-то смолой, которая затвердела и стала похожа на янтарь, обточил его, отшлифовал и приделал к нему серебряную цепочку. Я носила этот желудь на шее как талисман, и никогда со мной не случалось ничего плохого. Не снимала его ни днем, ни ночью, а несколько лет тому назад, купаясь в реке, потеряла. Видно, расстегнулся замок цепочки. И посыпались на меня несчастья…
Ольга Воликова
Качели
Дети стали пропадать еще весной. Но это потом уже стало ясно, а сначала никто не мог заметить никакой закономерности. Все началось с того, что в соседнем дворе построили новый дом. Ну, дом и дом, ничего особенного, а вот детская площадка там – просто загляденье! Мне доводилось видеть множество разных детских городков, чего только не увидишь в наши дни! Раньше все эти сооружения были похожи, как близнецы-братья: чего там выдумывать, есть же прекрасный материал – водопроводная труба, вот и знай, гни из нее чего-нибудь да клепай! Разве что пара-другая досочек понадобится, уж этого-то добра в каждом ЖЭКе легко было сыскать. Вот и щетинились наши дворы дурно сработанными турниками, жалкими пародиями на шведские стенки, какими-то монстрами в виде уродливых черепах, непонятно для каких упражнений придуманных. А сейчас, небось, дизайнеры да художники, не покладая рук, трудятся над разнообразными проектами детских площадок. Так вот, игровая площадка во дворе нового дома поражала воображение всех без исключения граждан, забредших в те края. Она состояла из металлических и суперпрочных пластиковых модулей. Металл сверкал на солнце серебром, а пластик радовал приятными оттенками. От этой композиции веяло космосом, и каждый, кто к ней приближался, ощущал себя сопричастным к "Прекрасному Далеко". Но самое главное преимущество новой площадки – наличие качелей. Что за качели безрадостно влачили жалкое существование в наших дворах, пока сердобольные начальники жилищных контор не давали указания какому-нибудь дяде Васе с "болгаркой" вместо рук прекратить их мучения? Громоздкие, как правило, разболтанные раскоряки на шизофренически длинных подвесах, к которым и подойти-то было страшно; а то еще лучше: сиденье находилось так высоко, что забраться на него без посторонней помощи не было никакой возможности. Вот так и задумаешься, бывало, что бригады мастеров в доперестроечных ЖЭКах состояли исключительно из гномов и великанов.