На следующий день Сеня раздобыл у племянницы красную бейсболку и достал с антресолей спартаковский красный шарф, атрибут прежних фанатских бдений. Серегину было немного странно, что он дал себя втянуть в Сенины придумки, но, если честно, другого ничего не оставалось, и он вместе с Сеней принялся ждать третьего числа. К счастью, новых серьезных происшествий не появилось, и начальство, у которого капитан Серегин ходил в любимчиках, смотрело сквозь пальцы на изыскания напарников. Видимо, в конторе все внутренне были готовы к увеличению количества "висяков", как это ни прискорбно.
Ночь на третье июля прошла спокойно, хотя и Сене, и Серегину было не до сна. Они специально легли пораньше, чтобы еще до семи утра попасть на место. Утро выдалось теплым, но обоих охватила нервная дрожь. Они молча дошли до площадки и синхронно плюхнулись на скамейку возле больших красных качелей. Сеня выглядел комично в ярко-красной бейсболке, в шарфе, и с массивным хронометром на правой руке. Но у Серегина не было желания веселиться. В полном молчании они дождались семи часов, и Сеня взгромоздился на качели.
Серегин так и не понял, как все произошло. Казалось, он неотрывно смотрел, как Семен раскачивается по мерно нарастающей амплитуде. Никакого скрипа он не слышал; то ли качели регулярно смазывали, то ли они так были сконструированы, что работали бесшумно. Раскачавшись, Сеня прыгал, затем подымался с земли и снова шел на качели. Всякий раз он менял интервал между прыжками, руководствуясь какими-то своими расчетами. Серегин не мешал ему, не лез с советами. Он вообще не знал, о чем говорить, просто проникся серьезность момента. Сеня безмолвно и монотонно мельтешил в лучах утреннего солнца, пока у Серегина не зарябило в глазах. Он не заметил, как вырубился, а когда открыл глаза, увидел на соседней скамейке уставившихся на него ребятишек – двух мальчиков и девочку. Девочка прижимала к груди красную шапочку с помпоном, на одном мальчике была красная куртка, на другом – красные кроссовки. Сени Трифонова нигде не было.
Ольга Воликова
Заяц
Заяц бежал к ней по зеленой траве. Белоснежный заяц на ярко-зеленой траве. Она знала, что так не бывает, но это было чертовски красиво: синее небо, зеленая трава и снежно-белый заяц. Сама же она как будто упивалась счастьем, ощущая невыразимую радость и тепло, присущие только безмятежным ребячьим снам. В какой-то момент она почувствовала неладное, но просыпаться не хотелось, уж больно классный привиделся сон. А звук извне все нарастал, беспокоя барабанные перепонки, и пришлось вернуться в реальность. Она встала и на автопилоте побрела к входной двери – надо выпустить кота, все равно не даст спать подлая зверюга. И уже громыхая замком, очнулась: "Стоп! Какого кота?" Ее Серый исчез два месяца назад, она почти смирилась с пропажей. Пока она сонно соображала, дверь мерзко скрипнула (надо бы смазать петли), и в квартиру проскочило нечто мелкое и шустрое. "Заяц! – обрадовалась Танюша. – Откуда здесь заяц?"
Зайцем оказался маленький котенок. Продолжая орать, он метнулся на кухню.
"Смотри, какой умный, – подивилась она, – знает, где корм". Девушка насыпала в мисочку "Вискаса", но малыш не оценил ее щедрости. Он так посмотрел на нее снизу вверх огромными синими глазами, что ей стало совестно. Но факт оставался фактом – родители находились далеко, Танюша жила одна и питалась кое-как. Открыв дверцу холодильника, она впала в ступор: холодильник приветливо сиял пустыми полками, и лишь бутылка молока, неведомо каким ветром занесенная сюда, салютовала ей своим невзрачным тельцем. Она быстро налила молоко в миску, покрошила хлеба и стала наблюдать, как это изысканное кушанье исчезает под напором голодного "зайца". Парень отвалился от опустевшей миски и тут же уснул, попирая розовым ухом милую посудину. "Парень. А почему, собственно, парень? Может, это кошечка", – размышляла Татьяна. Но парень действительно оказался парнем. Она взяла его на руки, отнесла в свою комнату и устроила ему гнездышко в коробке от новых туфель. Тот даже не пошевелился. Танюша подумала, что теперь ей уж точно не заснуть, но провалилась в сон, едва коснувшись щекой подушки.
Проснулась она легко и не сразу сообразила, что же поменялось в ее жизни, но тотчас ощутила подбородком теплый пушистый комочек. Какой же он маленький! Еще одной заботой стало больше, а дел набралось – по самое некуда. Скоро уезжать, теперь вот этот "заяц"… ей стало смешно при воспоминании о ночном конфузе. Ну ладно, кота – к тете Ане, потом родители заберут.
Тетя Аня, мамина сестра, жила в деревне – не так далеко, всего полчаса на автобусе от вокзала – и была настоящей палочкой-выручалочкой. Сколько раз Танюха срывалась к ней в растрепанных чувствах – не счесть! И всегда у тетки был для нее "готов и стол, и дом".
А какое платье она сварганила за день до выпускного вечера, когда племянница забраковала сшитое маминой портнихой! Танюша приехала тогда к тете Ане вся в слезах и соплях, казалось, жизнь закончилась! Но помогла тетушка, добрая фея, и на выпускном чуть не случился массовый падеж Таниных одноклассниц.
Кота, значит, к тете Ане, а потом еще нужно собрать вещи, заехать за Катей – и вперед! К новым свершениям! Да-да, впереди новая жизнь, студенческая. Зря, что ли Танюха мучилась два лета подряд, осаждая художественные вузы столицы! На этот раз повезло – Строгановка бесславно пала к Танюшиным ногам. А еще судьба подарила ей такую замечательную подругу, какие нечасто попадаются на жизненном пути. Они поселились в одной комнате общежития, хотя поступали на разные факультеты, и сразу же прикипели друг к другу. Миниатюрная блондинка с синими глазами казалась упорной девчонкой, крепко стоящей на своих маленьких ножках. Она была очень веселой и доброй, и заботливой, как старшая сестра. Татьяна, считавшая себя не слишком интересной особой, не представляла, чем это она могла приглянуться новой подруге. То обстоятельство, что они оказались землячками, наверняка сыграло свою роль в их сближении. Правда, и вкусы у них во многом сходились. Когда же Танюша увидела Катины работы, маленький, но бодрый червячок зависти поселился у нее под диафрагмой. Во-первых, Катя крепко рисовала, что вообще большая редкость для девочки, и обладала, что называется, чувством графики. Ее рисунки были дивно красивы, просто глаз не оторвать. А уж про живопись и говорить нечего! Она писала так, как хотела бы писать сама Таня – сочно, пастозно и в то же время легко. Бывает, увидишь иной раз на какой-нибудь выставке замечательную живопись, и где-то внутри все поет: "Это я, я! Это мое! И я так могу!"
К счастью, в институт поступили обе.
Погода начала портиться сразу же, как только Татьяна, подхватив котенка, вышла из подъезда. Поднялся ветер, край неба потемнел. За зонтом возвращаться не стала – пути не будет. Первые капли дождя принялись выбивать барабанную дробь по крыше утлого автобуса, едва "отчалили" от платформы №5. Когда же Танюша выбралась из этого убитого тарантаса, дождь разгулялся не на шутку. Идти было недалеко, но ужасно неприятно ступать по размякшей глине. Справа и слева от дорожки огромные лужи покрывались желтыми пузырями. Раскаты грома и беспрестанные вспышки молний пугали девушку. Устав бороться со стихией, она плюнула на новые туфли (мысленно, конечно) и пошлепала вперед не разбирая дороги. Ну не любила она грозу! В голову лезли какие-то дурацкие мысли: "вспышка – справа, вспышка – слева".
Н-да-а, просто картина маслом "Дети, бегущие от грозы". Чтобы хоть как-то поддержать себя в трудную минуту, судорожно прижимая к себе дрожащего котенка, она стала громко декламировать: " Люблю! Грозу! В начале! Мая!" Потом, представив себя со стороны, нервно хрюкнула: "Какое, на фиг, начало мая, сентябрь уж на носу!" То и дело, приседая от ужасного грохота, почти ослепшая от молний, Татьяна добралась до нужного дома.