– Где ты был, мерзавец? Подлец! Мы тут с отцом уже весь район, всех друзей оббежали, больницы, морги обзвонили. Сейчас же отвечай матери, подонок, где был?
Но Сергей подавленно молчал. Похоже, ему самому было невдомек, что произошло.
Сначала Леха никак не связывал этот инцидент с баночкой, но потом еще несколько раз повторилась такая же ситуация. Стоило ему только с кем-нибудь разругаться в пух и прах, как заварушка продолжалась уже во сне и заканчивалась тем, что он запихивал обидчика в баночку. И тот наяву исчезал из жизни и появлялся лишь тогда, когда Леха открывал коварную посудину. "Да, чудеса, – думал Леха – А что будет, если потом вообще не открывать баночку?". Но он все же решил не испытывать судьбу. Интуиция подсказывала ему, что в этом случае может произойти что-то непоправимое.
Леша с детства тяготел к науке. Поэтому он попытался более внимательно изучить свойства чудесной баночки. Осмотрев ее со всех сторон, он обнаружил на крышке надпись, нанесенную красивым готическим шрифтом желтого цвета с красной окантовкой. На черном фоне все это смотрелось очень солидно и убедительно. Надпись была на немецком языке и состояла всего из двух слов "Achtung! Etwas!". Это означало, как он узнал позже: "Внимание! Нечто!".
Леха попытался выяснить у Сереги, где он раздобыл баночку. Тот всячески уклонялся от прямого ответа, то говорил, что нашел ее где-то на пустыре, то, что это, якобы, чей-то подарок. В конце концов, Леха пришел к выводу, что Серега элементарно стащил эту баночку у какого-нибудь местного немца. Тут надо сказать, что все эти события происходили в одном из горняцких городков Южного Урала. После войны в этих краях находились на перевоспитании в трудовых лагерях тысячи немецких военнопленных. Затем их освободили, но не все поспешили возвращаться на родину. Многие из них остались в местных поселках и городках, отстроили дома, женились на аборигенках, а некоторые даже выписали себе жен из Фатерлянда, нарожали детей. В классе, например, у Лехи почти половина учеников были фрицами, всякими Балингерами, Веберами, Штелле и тому подобными Кохами. Существовали даже целые немецкие улицы, состоящие из выстроенных как по линейке, красивых и добротных домов, поражающих коренное население чистотой и ухоженностью. Действительно, немцы, они и в Африке – немцы. Так что всякие фрицевские штучки в городке были не редкостью. Вот, по-видимому, из одного такого дома Серега и умыкнул баночку.
Леша задался целью определить, сколько же времени можно, условно говоря, держать человека в баночке, и чтобы он после этого остался живым и невредимым. Но, как настоящий исследователь, решил свои опыты вначале проводить на животных. Первым таким животным стал его родной кот Феникс. Это было черное как смоль, роскошное и очень независимое животное с темно-зелеными проницательными глазами. Кстати, как только в доме появилась загадочная баночка, кот сразу же показал к ней откровенно негативное отношение. Если раньше ванная комната была его любимым местом обитания, что не мудрено, летом здесь было прохладно, а зимой – тепло, то теперь, Феникс уже и носа туда не показывал, обходя ее стороной. А если Леха приносил вещицу в комнату, кот старался немедленно улизнуть на улицу или забиться подальше в угол, из которого угрожающе шипел и негодующе сверкал своими изумрудными глазами.
Неожиданно опыты застопорились на самом старте. Во-первых, кот никак не хотел появляться в Лехином сне, а, во-вторых, когда однажды Феникс все же приснился экспериментатору, то совсем не желал лезть в баночку. И как бы она не увеличивалась в размерах, кот всякий раз оказывался больше ее. Чудеса, да и только. На этом Леха решил отложить эксперименты до лучших времен, а пока убрать баночку от греха куда-нибудь подальше.
Но "с глаз долой из сердца вон" не получалось. Мысли о загадочной вещице не оставляли мальчика в покое. Проанализировав все свои наблюдения, Леша пришел к выводу, что феномен исчезновения проявляется только в случае острого конфликта хозяина баночки с кем-либо и возникновения к этому объекту необыкновенной, просто лютой ненависти. При этом срок нахождения обидчика в баночке не должен был по его прикидкам превышать двенадцати часов, иначе судьба жертвы могла стать весьма незавидной. Кстати, на всех неприятелей Лехи их пребывание в баночке производило неизгладимое впечатление, разительно менялось поведение и, как правило, в лучшую сторону, они вдруг становились удивительно тихими, задумчивыми и, на редкость, немногословными...
С Леночкой Алексей познакомился еще в медицинском институте. Ему с первого взгляда понравилась эта стройная, белокурая, с пронзительно голубыми глазами, смешливая девушка из параллельной группы. И к выпускным экзаменам они были уже неразлучными. Все знакомые, как сговорившись, считали их созданными друг для друга. Леночка просто надышаться не могла на своего избранника, да и Алексей не представлял дальнейшей жизни без своей Елены Прекрасной.
После института ему удалось устроиться младшим научным сотрудником в один из НИИ в областном центре, а Лена поступила в ординатуру на кафедру детских болезней в alma mater. Молодые люди уже начали поговаривать о свадьбе, как неожиданно Алексея призвали на год в армию и, в звании лейтенанта медслужбы, отправили в действующие войска в Афганистан.
Палаточный лагерь их медчасти был разбит в чистом поле под Гератом. Стояла зима, январь-месяц. Днем, почти по летнему, грело солнце, а по ночам было так холодно, что волосы намертво примерзали к брезенту палаток. Окрестности лагеря поразили Алексея своим неожиданным великолепием. Да, это надо было видеть: ровная как биллиардный стол долина, обрамленная со всех сторон зубцами синеватых, словно нарисованных гор и затейливо вьющаяся серпантином и исчезающая в горах дорога с растущими вдоль нее стройными, голубовато-зелеными гималайскими кедрами. И весь этот райский оазис был до краев наполнен поразительно чистым и хрустально звонким воздухом, а сверху накрыт, как опрокинутым бокалом, высоким-высоким бирюзовым небом.
И ни что, вроде бы, не напоминало о происходящей вокруг кровавой бойне. Но по ночам все кардинально менялось: по дороге бесконечной лентой шли колонны танков, БТР-ов, машин с войсками и военными грузами. Их включенные фары создавали впечатление текущей огненной реки, что фантастически гармонировало с блестящими крупными звездами, совсем другими, не такими как на Родине. То там, то здесь абсолютно черное небо в пространстве между этой огненной рекой и яркими звездами в разных направлениях перечеркивали пунктиры трассирующих пуль и снарядов. Они неустанно, по только им ведомым адресам, разносили смерть. Иногда слышались взрывы и перестрелка, это отряды душманов нападали на советские колонны. А по утрам по обочинам дорог можно было наблюдать сгоревшие машины с разбросанными взрывами ящиками и мешками, а иногда и темными следами крови на пожухлой траве. Однажды Алексей увидел, как вокруг вот такой сгоревшей машины лежали сотни апельсинов. Это было грандиозно жуткое и одновременно глубоко символичное зрелище: обугленный скелет грузовика, обгоревшие ящики, покрытая пеплом земля и – ярко-оранжевые апельсины, как живые. Солнечные зайчики, как мазки надежды на бесконечно черном полотне войны и смерти... Воистину, апофеоз безумия и иррациональности человеческого мира.…
Днем Алексей в палаточном лазарете принимал раненых и больных солдат из ближайших воинских частей, а также занемогших аборигенов из соседних кишлаков. Когда выдавалась свободная минутка, они играли в футбол с афганцами, а после игры дружелюбно общались с ними, угощали их сигаретами, а те в ответ – тогда диковинной в Союзе жевательной резинкой. И казались все эти афганцы такими мирными-премирными. Правда ночью, если по неосторожности оказаться одному в пустынном месте, то можно было без затей получить коварный удар ножом в спину и свалиться в кювет этаким всадником без головы, как, собственно, и без коня. За голову советского офицера, как говорили афганцы, шурави, в комплекте с оторванными офицерскими погонами, душманы давали вполне приличные деньги. На них мирный селянин мог купить корову, да еще и три-четыре вязанки дров в придачу. Ничего личного, чистый бизнес. Но, удивительное дело, Алексей совсем не чувствовал ненависти к афганцам. Это же он к ним пришел незваным гостем, наводить какой-то никому неведомый порядок, как говорится, со своим уставом, да в чужой монастырь…