– А ну, выметайся! – скомандовал Барабан.
– И не подумаю! – протестовал «покойник».
– Дубина, воскреси-ка его. – Барабан отошёл в сторону, и над скелетом склонился здоровяк-философ.
– Вы не посмеете! – заверещал скелет.
Дубина вырвал его точно морковь из грядки. Отряхнув от земли, он бросил скелет в сторону, и мы продолжили рыть. Наконец голос вырвался наружу. Такой чистый и прекрасный… Мы даже сделали перерыв, прежде чем откопать этого певуна полностью.
– Я в раю? – спросил нас тонким голоском скелет, когда мы очистили его от земли и поставили на ноги.
– Всё зависит от восприятия. Если вы смогли постичь суть мироздания, смириться с отсутствием смысла, приблизиться к некоему абсолюту, который характеризуется… – начал было Дубина, но Барабан его перебил:
– Да, ты в раю. Твой голос привёл тебя к небесным вратам, и ты прошёл сквозь них, теперь тебе придётся петь вечно, – совершенно серьёзно, без намёка на насмешку, говорил Барабан, и скелет, кажется, ему верил.
– Что это с ним? – спросил я у Дубины.
– Должно быть, лежит здесь уже несколько веков, а, может, и тысячелетий, крыша поехала, – покрутил здоровяк пальцем у виска.
– Это прекрасно! Я готов петь столько, сколько потребуется! – кажется, скелет был по-настоящему счастлив.
Он достиг забвения и сошёл с ума – это было прекрасно, я искренне завидовал ему. Но лежать ради этого вечность под землёй я пока что был не готов.
– Итак, господа, у нас тут уже образовался своего рода коллектив. Думаю, что после нескольких репетиций мы сможем составить небольшую программу для первого выступления, – с уверенностью заявил лидер нашей музыкальной банды.
Мы поддержали его тройным несвязным «ура» и направились к нашей репетиционной базе, которая располагалась на старом полуразрушенном стадионе, где когда-то проводились олимпийские игры среди скелетов.
Игр прошло немного, кажется, всего двести. Так как время здесь никак не исчислялось, то соревнования проводились не раз в четыре года, а одни за другими, с небольшими перерывами на разговоры. Говорят, что это был настоящий расцвет в городе скелетов. Игры были захватывающим зрелищем, каждый хотел принять в них участие. И принял. Даже Барабан участвовал в одном из забегов. Тогда никто не победил – все пришли к финишу одновременно. После того как абсолютно все побывали в роли зрителей, затем – в роли судей и, в конечном итоге, в роли спортсменов, игры наскучили, как и все предыдущие занятия. Стадион находился в запустении уже бог знает сколько времени, но нам это было лишь на руку, никаких посторонних: только мы и наша музыка.
Настроившись сами и настроив свой нехитрый инструмент, мы начали играть. Барабан уже успел стать настоящим виртуозом. Он выбивал ритм обеими руками, и даже чувствовалось, что к одному баку можно добавить ещё парочку – для сочности звучания.
Я ударил по струнам. Дубина натянул их с разной силой. Гриф он сделал из кости, чтобы тот не сломался. Я не стал спрашивать, откуда он взял кость – кто знает, как далеко этот тип продвинулся в своих исследованиях. Пока мы с ним общались, главное, что он был с нами, а не против нас.
Гитара звучала потрясающе. Я даже научился немного перебирать струны и полностью подстраиваться под Барабана. Конечно, у нас по-прежнему не было нот, но я выбрал определённый порядок ударов по струнам, и благодаря ему у нас получалось раз за разом воспроизводить одну и ту же мелодию.
Наконец, когда мы разыгрались и по всем законам песни должен был вступать голос, наш вокалист открыл было рот, но тут же закрыл его, звонко щёлкнув челюстями.
– Простите, великие и уважаемые ангелы, – обратился к нам наш певец, которому, кстати, дали имя Вопль и повязали тряпку на шею. Мы тут же прекратили играть и уставились на замешкавшегося скелета. – А о чём я должен петь?
И ведь действительно, о чём?
– Да, о тексте-то мы и не подумали, – почесал свою лысую черепушку Барабан.
– А о чём обычно поют? – спросил я.
– Ну, чисто теоретически, песня должна быть о наболевшем, о чём-то таком, что волнует всех, – рассуждал Барабан, выстукивая костяными пальцами дробь по баку.
– Может, о корпускулярно-волновом дуализме? – с надеждой в голосе предложил Дубина.
Все трое обернулись к нему.
– А что, тема-то важная, – немного потупив взгляд, сказал здоровяк.
– Нет, эти идеи оставим для второго альбома, когда писать уже будет не о чем. Нужно что-то такое, что будет вопросом и одновременно ответом, такое, чтобы каждый скелет разинул рот и сказал: «Да, чёрт возьми, вы сказали о том, о чём я думаю!»
– А может, – взял я слово, – никто не знает, где?