– Чего, где? – посмотрел на меня Барабан.
– Ну, никто же не знает, где мы находимся, что это за место, откуда мы все взялись и почему мы – скелеты. Вот и споём об этом. Никто не знает, где – это и вопрос, и ответ, как ты и говорил.
– Мне нравится, философски, – заявил Дубина.
– А разве мы не в раю?! – расстроился Вопль.
– Нет, не в раю, но как только станем знамениты, обязательно попадём в рай, – успокоил его Барабан.
– Что ж, думаю, что ты прав, Гитара. Это будет настоящий хит. Итак, начинаем писать стихи. Каждый должен написать по четверостишию, и, Дубина, давай попроще.
– Без возможных теорий возникновения параллельных вселенных и чёрных дыр?
– Именно!
Гигант тяжело вздохнул, если это возможно вообще сделать без лёгких, и, сев на разбитые трибуны, начал сочинять.
Рифмовать непросто, когда в голове – один сплошной песок и ни грамма мозга, но я смог набросать несколько приличных строк о том, какие чувства меня одолевали после падения, и о том, как я удивился тому, что состою только из костей. Когда я прочёл стихи вслух, у всех моих коллег почему-то резко ухудшилось настроение.
– Чёрт, я то же самое придумал, – ударил Барабан себя по коленной чашечке.
– И я, – печально выдавил из себя Дубина.
– И ты тоже? – посмотрели мы в сторону Вопля, который почему-то не двигался.
– Эй, – пощёлкал пальцами перед его лицом Барабан, – живой?
– А? Простите, я молился, – отозвался, наконец, певец.
– Класс, мы просто прирожденные музыканты! – кричал Барабан. – Гитара, у тебя отлично получилось, можешь придумать и остальной текст?
Я немного поразмыслил и, в итоге, кивнул.
Понятия не имею, сколько времени ушло у меня на стихи, но я это сделал – написал весь текст, правда, лишь у себя в голове.
Скелеты окружили меня в ожидании строк, которые были обязаны сделать нас знаменитыми. Признаюсь, все мои костяшки и позвонки тряслись от страха: никогда ещё я не читал своих стихов на публику, с другой стороны, я их никогда раньше и не писал.
Прочистив горло, вернее, сделав вид, что прочистил горло, я, наконец, открыл рот и, пару раз щёлкнув челюстями, начал читать:
Дальше следовал припев, состоящий из одной лишь фразы: никто не знает, где.
Когда я закончил, мои коллеги некоторое время молча смотрели на меня, казалось, не в силах выдавить хотя бы слово. Наконец, Барабан подошёл ко мне и опустил руку на плечо. Он посмотрел в мои пустые глазницы, и тихонько, по-отцовски, сказал:
– Думаю, что я могу ответить за всю группу.
Он обернулся на наш коллектив, чтобы получить одобрение, скелеты молча закивали.
– В общем, подумай лучше ещё, – он убрал руку с плеча и пошёл к своему баку.
Что ж, это было справедливо, наверно. Пришлось поработать над текстом ещё какое-то время. По ощущениям у меня ушло на это лет десять, по факту – ни одного дня. Всё это время мы только и делали, что репетировали, а Дубина постигал в совершенстве тайну перелома костей. Теперь он мог отделить любую часть от скелета, надавив на кость под определённым углом. У Барабана появились палочки, а наш ансамбль стали обходить стороной за километр. Я написал сотни вариантов стихов, но все были отвергнуты бескомпромиссными судьями, пока, однажды, я не прочёл самый первый вариант и все не зааплодировали.
– Ты смог! – заявил с гордостью мой друг и наставник.
Он явно гордился мной. И все были с ним солидарны. Мы были готовы окончательно и бесповоротно, вот только наши амбиции выросли уже выше гор, звёздная болезнь настигла нас ещё до того, как мы начали выступать, и никто уже не хотел обычного дворового концерта – все метили на вершину музыкального Олимпа. Нужна была лишь площадка подходящего значения и зрительского охвата, и она у нас была.
– Мы выступим на башне суицида! – заявил Барабан после очередной репетиции.
– На башне суицида?! – переспросили мы в один голос.
– Да! Это место идеально подходит для нашего триумфа! – от его решительности у меня сводило зубы.
Башня суицида была единственным местом, которое никогда не теряло актуальности у местного населения. Её унылый пик было видно со всех концов мёртвого города. Новички первым делом приходили именно туда, а старожилы иногда возвращались, чтобы отстоять километровую очередь и повторить тот самый прыжок, который они делали последний раз ещё бог знает когда.