– Почему ты решила, что я ему потакаю?
– Я серьезно, Джилли.
– И я тоже. Он верит в то, о чем говорит. Большего мне и не нужно.
– Но ведь это же сплошное безумие… Клоны Элвиса, сумасшедшие инопланетяне…
– Велики оживающие, не забудь.
Сью обиженно посмотрела на подругу:
– Помню. О том и речь: все его слова – сущий бред.
– А вдруг нет?
Сью покачала головой:
– Меня ты на это не купишь.
– Пусть верит во что хочет. Кому от этого хуже? – Джилли наклонилась и чмокнула подругу в щеку. – Ладно, я побежала. Спасибо за все.
– Может, ему от этого хуже, – возразила Сью, когда Джилли уже открыла дверцу машины. – Может, он сам отнимает у себя последнюю надежду на нормальную жизнь. Случай приходит, стучится в дверь, а дома нет никого. Джилли, он не просто странный. Он сумасшедший.
Джилли вздохнула:
– Сью, его мать была проституткой. Он действительно немного не в себе, а все потому, что когда ему было шесть лет, ее сутенер взял да и сбросил его с лестницы, так что он целый этаж пролетел, и заметь, не потому, что Цинк что-нибудь плохое сделал или его мать в тот день мало клиентов закадрила, нет, просто тому психу так захотелось. Вот такая у Цинка была нормальная жизнь. Сейчас ему хорошо, гораздо лучше, чем у приемных родителей, которым нужен был не он сам, а ежемесячные чеки от социальной службы на его содержание. И уж конечно, лучше, чем в психушке, где его вмиг накачали бы наркотиками или заперли в комнате с обитыми войлоком стенами, заикнись он кому-нибудь о том, что видит.
Сейчас у него есть своя жизнь. Не ахти какая, по твоим стандартам, да и по моим тоже, но это его собственная жизнь, и я не хочу, чтобы кто-нибудь ее у него отнял.
– Но…
– Ты хочешь добра, я знаю, – перебила Джилли, – но не все получается так, как нам кажется правильно. У социальной службы просто нет времени на таких, как Цинк. Там он превратится в еще одно «дело», которое будут перекладывать вместе со всякими бумажками из одной стопки в другую. У нас, на улице, своя система, и она работает. Мы сами заботимся о своих, только и всего. Все заботятся друг о друге: и старуха кошатница, которая ночует в подворотнях с полудюжиной паршивых котов, и Грубиянка Руфь, которая ругается с пассажирами в метро, да все.
– Утопия, – ответила Сью.
Безрадостная усмешка тронула уголки губ Джилли.
– Да. Знаю. На улице дерьма на душу населения приходится больше, чем в других местах, но что поделаешь? Жить-то надо, вот мы и живем. Стараемся, как можем.
– Жалко, я не понимаю этого так, как ты, – вздохнула Сью.
– И не надо. Ты хороший человек, Сью, просто наш мир не для тебя. В гости приходить – всегда пожалуйста, но жить с нами ты не сможешь.
– Наверное, ты права.
Джилли хотела добавить что-то еще, но передумала, улыбнулась ободряюще и вышла из машины.
– До пятницы? – спросила она, прежде чем закрыть дверцу.
Сью кивнула.
Джилли стояла на тротуаре и смотрела вслед удаляющейся «мазде», пока машина не повернула за угол и задние огни не скрылись окончательно из виду; только тогда она поднялась наверх, в свою квартиру. Огромная комната давила тишиной, Джилли была взвинчена и, зная, что все равно не уснет, вставила в магнитофон кассету – Линн Харрел исполнял какой-то концерт Шумана – и принялась готовить новый холст, чтобы начать работать с утра, как только выйдет солнце.
2
Снова заморосил дождь, покрывая асфальт и фонарные столбы, перила и дорожные знаки влажным лаковым блеском. Цинк стоял в подворотне, в густой тени, новые кусачки приятно оттягивали ему руку. Искры отраженного света плясали в глазах. Он облизал губы, и в резком металлическом привкусе городского дождя ему почудилось дыхание далеких лесов и свежесть горных перевалов.
Джилли много знает о том, что есть, думал он, и о том, что могло бы быть, и все же кое-чего она просто не понимает. Ей кажется, что искусство – это когда покрывают красками холст или вырезают фигуру из камня. Или записывают на бумагу истории и стихи. Но это не так. Музыка и танец – вот что ближе всего к настоящему искусству, но и то лишь до тех пор, пока они живут сами по себе, а не на пленке. Ноты – это еще не музыка, а всего лишь мертвые чернильные жучки на белом листе. Хореография – только план танца, а не сам танец.
Искусство в том, чтобы выпускать искусство на свободу. Все остальное – лишь воспоминания, как их ни храни. На пленке или на бумаге, в камне или на виниловой пластинке.
Пленное искусство повсюду, куда ни глянь. Все кругом, живое и неживое, рвется на свободу.
Вот о чем шепчут огни, вот в чем их тайна. Вольные огни в ночном небе, и прирученные огни здесь, на земле, все они твердят об одном. И ведь понять их совсем не сложно, надо только уметь слушать. Неоновые вывески и уличные фонари тоже хотят стать звездами, разве не ясно?