Валерий Алексеев
Игра в жмурки
Собрались две семьи: моя и Надюшина. Я и не подозревал, что у нее столько близких, которые захотят на меня посмотреть. Впрочем, мои тоже не отстали: явился со своей второй женой дядя, который не подавал признаков жизни по меньшей мере пять лет. Кроме того, прибыла моя двоюродная сестра, и не одна, а с молодым человеком (относительно молодым), которого я видел впервые.
Мероприятия подобного рода всегда повергали меня в уныние, а сегодня это было еще и «со значением». Правда, ничего официального (иначе мне было бы уж не уйти): просто две семьи решили встретить вместе Новый год — «для обоюдного знакомства». Сошлись впервые: я их перезнакомил буквально полчаса назад. Перезнакомил — и ухожу на новогоднее дежурство. Нелепо, но что делать: это единственное, что я смог придумать. Все уже обговорено: коллективно поогорчались, посетовали на порочную практику, игнорирующую личные интересы людей, посочувствовали Надюше (у нее неприятности с новогодним платьем, и, слава богу, она задерживалась: скверно было бы при ней уходить) и сошлись на том, что мужчины всегда уходят в глухую полночь, когда зовет их долг, в то время как старики и женщины остаются скучать. Идею эту выдвинула моя кузина, за что я был очень ей благодарен — кажется, она кое-что поняла. Напряженность, конечно, была, ее создавала мама, она упорно держалась ко мне спиной, и щеки ее были нервно румяны.
Ничего, — говорили гости.
Надо — значит надо.
Посидим и одни.
Ничего.
Главное — приятное знакомство.
Я спешил, я бежал, как трус, и сознание, что получается скверно, только подгоняло меня.
Рослая пошла молодежь, — говорил Надюшин дядя.
Гренадеры, — поддакивал мой.
И одеваться умеют.
Конечно, не те времена. Вот, бывало...
Я уходил, а они оставались: пятнадцать человек со средним возрастом около пятидесяти лет. Мужчины переговаривались суховато и скованно, женщины молча переживали. Открытого недоверия, правда, не было: им в голову не приходило, что можно по собственной воле так поступить. Но было другое: разочарование, тоскливое недоумение, досада. «Все-то у них не по-людски... плевать они на нас хотели...» Я это чувствовал своей спиной, видел в зеркало, одеваясь, и торопился уйти. Наконец вялый от старости галстук и жесткий от крахмала воротник составили приемлемую комбинацию, и я повернулся к столу.
— Обязательно дождись сменщика, — сказала мне хлопотавшая у серванта мать. Она меньше всех верила в это скоропалительное дежурство и высказалась по этому поводу перед самым приходом гостей, но, коль скоро я не поддался на увещевания, считала необходимым продемонстрировать доверие. Мне не понравилась эта демонстрация, но я понимал маму: ей было неловко. Правда, себя я понимал еще лучше, и мне было неловко тоже. Поэтому я ответил уклончиво:
Если он вообще явится.
Ну, — со значением сказал мой дядя, который не видел меня пять лет, — на первый раз, конечно, мы и без тебя обойдемся.
Мы-то обойдемся, — так же со значением сказал Надюшин отец.
Ничего, у них вся жизнь впереди, — добавила моя новая тетя — дядина вторая жена.
В драки не лезь, — коротко прибавила мама.
- Разумеется, — сказал я и, попрощавшись, вышел на улицу.
На улице было тепло и сыро, все обещало крупный, хлопьями, снегопад, от которого новогодняя ночь становится окончательно новогодней. Но после тесной, полной напряженности комнаты по спине у меня пробежали мурашки. Это был приятный озноб: я прекрасно понимал, что мне тепло, я весь топорщился от толстого свитера и тренировочного костюма, которые были поддеты под мой вечерний костюм. В кармане пальто вместе с четырьмя пачками «Явы» лежала у меня пара запасных шерстяных носков, и сознание собственной предусмотрительности было тоже приятным.
Я нахлобучил шапку и, взглянув на часы (было что-то около одиннадцати), медленно двинулся к остановке троллейбуса.
Мне было некуда спешить. То есть настолько некуда, что я мог зайти в любой подъезд и просидеть всю ночь под лестницей, и если бы не риск, что меня увидят знакомые (на нашей улице все мне знакомы, вот эту толстую рыжую девочку с толстой рыжей косой я встречаю десять раз на дню, и всякий раз, проходя мимо, она вскидывает голову и смотрит на меня проницательно и высокомерно), если бы не этот риск, я бы, наверное, так и сделал. Но мне нужно было отъехать как можно дальше от дома и выбрать место по возможности глухое и безлюдное, чтобы не слышно было песен и криков, а главное — чтобы никто не приставал с приглашениями в гости. В новогоднюю ночь люди становятся слишком гостеприимны.