Очередной дворик, арка в который оказалась почти напротив какой-то церкви, завлек меня внутрь не только таинственным налетом, в принципе, свойственным таким местам. Оттуда слышался звук, который было сложно с чем-то перепутать. Сотрясались струны гитары. Не все одновременно, как это обычно бывает, когда очередной дворовый гитарист исполняет заезженные вдоль и поперек песни Цоя, «Гражданской Обороны» и прочих «мэтров» трех аккордов.
Яркий, с оттяжками, синкопами и демпингом, испещренный неожиданными переходами, из арки раздавался вполне себе фанковый мотив. Я последовал за звуком. Нет, не пошел — именно что последовал. Взгляд зацепился за источник звука — на лавочке детской площадки, бесстыдно сжимая губами тлеющую сигарету, сидел немолодой дядька, кромсающий и без того рваный ритм на старой акустической гитаре.
Он не особо торопился меня замечать, да и я не слишком претендовал на его внимание, но ноги несли меня в его сторону, и я был не в силах сопротивляться. Еще с десяток секунд ушло на завершение его импровизации, после чего, вслед за утихающим финальным аккордом, он поднял взгляд на меня и усмехнулся, обнажив пожелтевшие зубы, из которых мгновение назад вынул осыпающийся пеплом окурок:
— Тебе тоже не спится?
— Потрясно лабаешь, — все, что я смог произнести в ответ.
— Спасибо! Да ты не стесняйся! Присаживайся — не каждую ночь здесь встретишь собеседника.
Я покорно присел, ожидая неловкого молчания. Но его не случилось.
— Ты здесь в первый раз?
— Кажется, да.
— А, тогда понятно! — вновь усмехнулся он. — Видишь ту дверь, нарисованную краской на стене прямо за мусоркой? Красную такую, манящую? Я вот тоже как-то по пьяни сюда с гитарой пришел, увидел ее — и понеслось… А ты, небось, творчеством каким занимаешься, так?
— Ну да, — говорю, — пишу понемножку.
— Так доставай блокнот и пиши. И не останавливайся, пока не допишешь! Ты пришел куда надо — так не каждый день бывает!
…Замечаю за собой, что пишу, чуть не разрывая ручкой лист блокнота. Сейчас вот пишу. Прямо сейчас. Пишу. И никого рядом нет. Только красная дверь. С аркой. Манящая. Дописал, по ходу. Надо бы выложить.
Левиафан
она же Ирина Иванова
Городское сердце
Йоль сбрасывает ботинки. Одно из главных безумий этого лета — ходьба босиком, и неужели он может упустить такой чудный шанс немного посходить с ума?
Асфальт на улицах теплый, припорошенный песком и на удивление чистый: ни разбитых стекол, ни камней. Еще бы — центр города, его сердце; а городов с неуютными сердцами Йоль не выбирает и, откровенно говоря, никому не советует: с ними каши не сваришь. Сварить же кашу с городом — дело, обязательное для каждого проезжего-прохожего, чего уж о постоянных жителях говорить.
Йоль переступает босыми ногами и медленно, прислушиваясь, обходит площадь. В определенный момент в земле чувствуется легкая дрожь — сердечный ритм этого сплетения дорог и домов. Вот здесь, в слиянии пульсовых нитей, самое место, чтобы высказать городу все, что о нем думаешь: раскритиковать, признаться в любви, пообещать вернуться или, наоборот, покинуть навсегда, если вы так сильно друг друга не устраиваете.
Ах, если бы все люди знали об этой точке наилучшего единения с энергией и мыслями города! Ведь стоит здесь что-нибудь заявить — хоть шепотом, хоть во весь голос — и оно становится услышанным. Правда, не целым Мирозданием, а лишь его небольшой частью — этим самым городом, в чьем пульсовом центре ты стоишь. Зато уж если город слышит — он принимает всерьез и никогда не забывает. Пожелаешь хорошей погоды — вытащит из-за облаков солнце. Признаешься в любви — трогательно полюбит в ответ. А обольешь словесной и эмоциональной грязью — обидится, будет устраивать противные дожди и подсовывать на пути самые глубокие лужи. Так и портятся у людей отношения с городами: не то слово в самом важном месте — и все идет наперекосяк. А заслужить прощение — ох как нелегко.
Йоль, конечно, знает об этом тонком уязвимом месте — и не просто знает, а успешно знанием пользуется. Вот и сейчас, остановившись, улыбается и шепчет:
— Ну что, город, сварим мы с тобой кашу, а? Густую и ароматную — из рассветных туманов, солнечных дождей, запаха кофе и яблочно-коричной выпечки. Как тебе рецепт, согласен?
— Конечно, согласен! Еще спрашиваешь! — шелестит в ответ город.