Нефёдов сидел, прикрыв глаза, и проклинал себя за то, что не вспомнил о командировочной отметке дома или хотя бы в поезде.
— Послушайте, — начал он, не открывая глаз.
— Молчи.
Это хриплым баском сказал солдатик. Он подошёл к столу диспетчера и долго смотрел на него, сощурясь, как будто делился. Лицо у него было загорелое, юное и злое. Белый выгоревший хохолок тоже вызывающе торчал над головой. В руках он мял пилотку.
— Сидишь тут! Для чего сидишь, если отвечать боишься? Если ничего не можешь? А! Тебя агитировать!
Солдатик поднёс к диспетчеру довольно крепкий крестьянский кулак.
— Не надо! — испугался Нефёдов.
— Надо, — сказал солдатик. — Да я сам автобуса жду. Слушай, друг, брось их, вот тебе. — Солдатик опустил кулак и вытащил из кармана гимнастёрки блокнот, заменявший ему бумажник, разыскал между слипшимися страницами десятку и протянул Нефёдову. — Запиши адрес. Потом пришлёшь.
Диспетчер услужливо подсунул Нефёдову лист бумаги и карандаш, но тут вмешался сержант Докторенко, налившийся до краёв густым красным цветом.
— Нет уж! Бери карандаш и сам пиши! Пиши, что я скажу. Ясно? Я тобой займусь, твоей службой. Я… Я… Ясно? — прозаикался он наконец. — Пиши!
— Что писать? — спросил диспетчер, пододвинув к себе лист с карандашом.
— Справка! — во всю мощь своего звонкого голоса властно продиктовал сержант и заходил по комнате, скрипя то ли пыльными сапогами, то ли жидкими половицами. — Дана гражданину Нефёдову… Инициалы!
Нефёдов напомнил.
— В том, что, приехав в Ливны… Может, вы всё же потеряли? Забыли где? Да нет, конечно, свистнули! Стыд, позор-то какой! Ай-яй-яй! — восклицал, словно диктуя, сержант Докторенко. — Это не пиши.
— Ливны? — уныло спросил диспетчер.
— Ливны ставь… У него украли пиджак с документами и деньги. Написал?
— О чём речь, — сказал диспетчер ещё унылей.
Он написал и ждал, а сержант Докторенко ещё поскрипел сапогами и половицами.
— Дальше?
— Дай подумать… Дана для бесплатного следования в автобусе. Ясно и понятно. Моя подпись действительна?
— Нет, — злорадно сказал диспетчер.
— Ставь свою.
Диспетчер медлил.
— Ну, давай, давай, обе… По соседству. Не подерёмся.
Оба подписались. Солдатик подмигнул Нефёдову, и
Нефёдов первый раз за сегодня улыбнулся.
— Печать! — скомандовал сержант.
И тут диспетчер прямо возликовал:
— А печати-то у меня и нет!
Нефёдов заволновался и хотел подсказать, что печать есть в райвоенкомате, и ещё больше заволновался, подумав, что рыжий военком дядя Костя, наверно, давно наигрался сам с собой в шахматы и ушёл разговаривать с женой.
— А что у тебя есть? — растерянно спросил диспетчера Докторенко.
— Штампик.
— Штампуй. Сойдёт.
Диспетчер взял со стола прямоугольный штампик и увековечил на справке родное название «Ливны».
Нефёдов всем пожал руки, понадёжней спрятал справку в карман и спросил, когда автобус. Было ещё полчаса в запасе. На улице Нефёдов набрался храбрости и в присутствии сержанта попросил у солдатика взаймы десятку, чтобы поесть самому, а главное — угостить их.
Они сели в гостиничной столовой, закусили и выпили раз и другой за всё хорошее. С трудом уложились в десятку. Смущённо и осторожно поднимая рюмку, сержант сказал непонятную для косившихся на него из-за других столов фразу:
— Баб с курями сажать в автобус можно… А это нельзя. Я им займусь.
— В отпуск приезжал? — спросил Нефёдов солдатика, перейдя на «ты».
— Маму схоронил, — сказал солдатик, уперевшись глазами в стол, и стало понятно, отчего у него такой хриплый голос. Может, проплакал его до хрипоты.
Напоследок помянули незнакомую им женщину, мать солдата, и сержант Докторенко пошёл провожать солдатика и Нефёдова к автобусу, зазывая их в гости. В другой раз. У него жена пирожки печёт… В автобусе он вслух прочитал справку шофёру, наказав, чтобы всё было в порядке, и, едва тронулись, пассажиры стали расспрашивать Нефёдова о происшествии, а он почему-то рассказывал обо всём весело, и автобус смеялся, и все стали вспоминать смешные случаи с кражами и пропажами, а женщины крестьянского вида, в белых косынках по случаю воскресенья, развязывали узелки, рылись в корзинках, угощали Нефёдова и солдатика, и они не успевали отказываться от яблок, яиц и пирогов.
Ехали шумно, пока посреди степи автобус не остановила бравая девушка, дорожный контролёр. Она лихо вспрыгнула на подножку, вошла в открытую дверь, оглядела всех, улыбнулась и заломила на затылок форменную фуражечку. Была она такая… эдакая… финтифлюшка, можно сказать, если бы не эта фуражечка. Ладное платьице перетянуто кожаным ремешком, из-под высоко вскинутого козырька брызгала на глаза соломенная чёлка.