— Тогда у нас дело пойдёт на лад…
С улицы доносился шум дождя, но здесь, рядом с Анастасией Павловной, ей, маленькой Насте, стало тепло. И всё-то ей нравилось в хозяйке — и голос, и виток волос за ухом, и мягкая зелень халата. А хозяйка вдруг засмеялась и назвала плату. Забыли! И Настя радостно удивилась — да в колхозе счетовод столько же получает, а горбит с утра до ночи.
— И еда, — прибавила хозяйка.
Ну вот, и еда! Была бы верующая, подумала, что это мама за неё у бога попросила не давать дочку в обиду, и бог сказал: не дам, пусть только не ленится и слушается, старается, и всё пойдёт хорошо…
— Я покажу вам кухню! Настя!
И по тому, как громко прозвучал знакомый голос, Настя поняла, что, может быть, хозяйка не первый раз звала её, и спросила:
— А дети?
— А детей у нас нет, — сказала Анастасия Павловна.
— Нет, так будут! — развеселилась Настя, и хозяйка рассмеялась:
— Ой уж! Я старая!
— Старая! Совсем старая! — рассмеялась и Настя. — Молодая!
Анастасии Павловне на вид и тридцати не было. От несчастья какого без детей, что ли? Так ведь муж сам необыкновенный доктор… И зачем же ей домработница, если без детей? Здоровая, крепкая… и добрая. Только бы и рожать детей, пока не поздно, радоваться.
Хозяйка провела её в светлую кухню и по дороге показала ещё одну дверь, за которой Григорий Михайлович принимал сейчас больного.
— Дома? — от неожиданности шёпотом спросила Настя.
— Иногда он принимает дома. Там своя прихожая и свой вход со двора. Утром покажу.
— Нет, он дома… Григорий Михайлович? — поправилась Настя.
— Не робейте. Он хороший человек.
Они снова вышли в прихожую, где на вешалке висело чёрное мокрое пальто с кошёлкой, прикрытой платком, и стояли под мягкой скамеечкой промокшие ботинки. Настя увидела их и подумала, что на них ещё деревенская грязь. И есть вдруг захотелось. Сегодня кормить её ещё не за что, не заработала, так ведь яйца привезла, и можно чего-нибудь купить на отцовские деньги…
Настя стояла перед высоким зеркалом и смотрела на себя: худенькая девочка в коричневом платье, так и не доношенном в школу, в жёлтых чулках. Дома у них было зеркало на комоде, буквой О, высотой в локоть, с вмятинками по канту, и в них от солнечного луча горела радуга и даже бросала брызги на стену. В то зеркало теперь смотрится Клаша Ерёмина. Пусть. В том зеркале так себя не увидишь.
— Вы согласны, Настенька?
— Да что это вы меня всё выкаете? Неудобно прямо! Видите, какая я…
— Гриша, домработница новая…
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — ответила Настя и медленно оглянулась.
На лестнице стоял мужчина с большим серо-белым рыхлым лицом, она никак не могла рассмотреть, какое это лицо, глаза какие. Туманилось оно. От страха, что ли, в глазах у неё плыло.
— Между прочим, тоже Настей зовут, — договорила хозяйка.
— Значит, она будет главная Настя, — тихонько ответил мужчина на лестнице и кашлянул.
Он, похоже, уже побывал в своём кабинете наверху и вышел оттуда, чтобы посмотреть на Настю. Вот он — старый… Потому и детей нет… А просторно, хоть пятерых заводи, хоть больше.
— А жить будешь вот здесь. Свой уголок, — сказала Анастасия Павловна.
Место под лестницей было зашито восковыми досками, натёртыми до блеска. Раньше Настя и не заметила, что в этой блестящей стеночке есть дверца. Хозяйка открыла её, и туда заглянули вместе. Вдвоём было не войти. Хозяйка протянула руку, с громким щелчком зажгла лампочку, приделанную к косому потолку, падающему так круто, что в рост можно было стоять только в ногах кровати. Стало видно эту узенькую кровать и тумбочку с чурбачком под одной ножкой, а возле неё, на голом полу, аккуратненько поставленные тапки, будто бы детские. У Вари, значит, была маленькая нога.
Хозяйка потушила свет и отошла, а Настя только об одном хотела спросить: «Как же так, под лестницей, без окна?» Но не спросила. Ей стало не по себе, хоть сквозь землю провались, она услышала, как ёкает сердце, села на скамеечку и принялась быстро напяливать ботинки.
— Не нравится? — удивилась хозяйка.
Мужчина на лестнице неловко полуразвел руками и громко вобрал в себя воздух:
— Такой порядок в доме — не мы его завели. Тут всегда домработницы жили.
Он пошёл по лестнице наверх. И лестница заскрипела, хоть ступеньки по шагам считай. Так и будет над головой? Год? Два? А вдруг все восемь лет?
— Зимой мы прибавляем за котёл, — сказала хозяйка. — Зимой топим. У нас свой котёл…
Настя обувалась. Грязь на ботинках опять напомнила сельскую дорогу.
— До свиданья, — шепнула Настя, взяла в руки кошёлку и толкнулась в дверь.