Я сел к нему за неубранный столик и, когда он сказал, что придётся подождать, пока уберёт посуду, я ответил:
— Подожду. Мне у вас нравится.
— Спасибо.
Он не спешил. Вообще в тот день он был катой-то замедленный: переставлял без надобности тарелки, унёс кувшин для фирменного напитка и принёс его пустым, спохватился: «Ах ты!», — и опять забрал его рывком, а на обратном пути постоял у колонны, вытирая салфеткой запотелые от холодного лимонада кувшиньи бока. Я заметил, куда он смотрел. На крайний столик, у самой эстрады. За тем столиком сидели двое юноша с греческим профилем и девушка с длинными золотистыми волосами, свободно падающими па одно плечо, потому что все они были зачёсаны на одну сторону, сигарета в ярких губах и тёмные очки с окулярами, похожими на розетки. Они, эти окуляры, скрывали, пол-лица, и самое главное — её глаза, но всё же оставляли для обозрения милый овал, аккуратный носик и красивый рот.
Петя подошёл, и я спросил его, как знакомого, без церемоний:
— Что за девушка?
Он слегка порозовел, провёл ладонью по щеке.
— Девушка? — и помолчал, соображая, развивать ли беседу. — Она часто сюда приходит.
— А-а! Кажется, красивая.
— Да.
Больше он ничего не сказал, вынул блокнот, вооружился карандашом:
— Я вас слушаю.
А сам смотрел всё туда.
Вот когда он столкнулся с тем, что называется камнем преткновения. Девушка ему нравилась. На полу, привалясь к ножке столика, лежала тугая студенческая палка. Был студенческий месяц — заочники сдавали экзамены, недавние школьники поступали в институты нашего города, пробивали дорогу в жизни. Все были ровесниками? Нети, о чём-то мечтали, спорили, а он подавал бифштексы. И эта девушка уже была не для него. Разные орбиты.
— Похоже, студентка, — сказал я, забыв, что он ждёт названия блюда.
— Педагогический, филфак, — сказал он.
— Эй! — удивился я. — Обширные сведения.
— Не спрашиваю, а слышу.
А сам всё туда смотрел.
— А вдруг у неё злые глаза?
— Ваш заказ, — напомнил Петя.
Назавтра она снова была в кафе. На сей раз со щекастым здоровяком, морда — колесо. Они всё время смеялись. Наверно, он был мастер смешить, сыпал анекдотами, не умолкая, и протягивал через стол руку с зажигалкой.
— Как её зовут? — спросил я у Пети.
— Инна.
— И эти ребята с филологического?
— Не знаю. Она каждый день приходит с разными.
— Бойкая!
Он воздержался от ответа, но принёс мне рыбу вместо мяса, и я съел рыбу, а за соседним столиком подняли скандал, потому что получили вместо рыбы мясо. Петя перепутал. Такого с ним не бывало, и, рассчитываясь со мной, он признался:
— Плохи дела.
— Молодой человек, — спросил я, стараясь всё объяснить этими словами и пряча под дружеской иронией всю серьёзность своего интереса, — не обижайтесь, почему вы стали официантом?
— А чего обижаться? — не подхватив моего тона и перетирая фужеры, солидно ответил Петя. — Знаете, какое это дело? С виду — лёгкое, за глаза — доходное, а попробуйте. Ползарплаты — на носовые платки. Лето. Забежал за шторку — обтёрся. Официант с каплей пота на носу — некрасиво.
Фужеры на столе были чистые, Петя перетирал их по третьему разу, потому что сам всё смотрел туда, на Инну, а она смеялась с круглощёким весельчаком и тянулась к его зажигалке.
— А перспектива? — спросил я. — Вам же двадцати нет.
— Почти, — ответил он хмуро. — Почти есть.
— Жизнь впереди.
— А сейчас что, не жизнь? — спросил он. — Она и позади, и сейчас… Мы без отца остались.
— Умер?
— Мы без отца остались, — повторил Петя. — Мама, я и два младших брата. У нас все мальчишки…
И он опять хорошо улыбнулся, как уже давно не улыбался.
— С вас рубль тридцать шесть. Подождите, сбегаю в буфет, разменяю.
Он принёс сдачу и, ссыпав монеты на звонкую тарелку, сказал:
— В следующем году поступлю. Но работать всё равно придётся… Заходите.
Я зашёл только через две недели. Семья вернулась, и с нею вернулись домашние обеды, а кафе на углу со своими стеклянными стенами стало просто местом, напоминающим о летнем месяце. Я зашёл туда, чтобы повидать Петю. Мне сказали, что он уволился.