— Вы сами тоже должны успеть, — сказал я.
Он жевал не отвечая.
Я всё знал про него, что мне требовалось. Было время потолкаться, порасспрашивать.
— Чинили здесь свой самолёт, торопили, — сказал я. — Путина!
Он ел, не; слушая меня. Пошёл, принёс себе второй стакан кофе. И я тоже принёс. Он пил, ссутулившись ещё больше.
— Если бы не туман, чихал я на вас, — сказал я. — Не стал бы я вас упрашивать, если бы не туман.
Сам не знаю, как это у меня вырвалось. Очень я разозлился на него, как будто он был виноват во всём на свете.
— А я вас не взял бы и без тумана, — прожевав и вытерев рот пучком бумажных салфеток, ответил он. — Всё равно.
— Почему?
— Не имею права.
— Очень, все мы ловко ссылаемся на права, когда не хотим сделать чего-то.
— У меня промысловая машина. Спецрейс…
— Я летал и на таких, — сказал я.
Второй раз он хотел уйти, но опять не спеша вынул сигарету и закурил. Зажигалка у него выпускала пламя до потолка. Он курил и молчал, забыв обо мне и даже не посматривая на меня. Пришлось повторить:
— Я летал на самолётах промысловой разведки.
Узенькие глаза небрежно повернулись ко мне.
— А кто вы такой?
Имя моё вряд ли было известно ему, я назвал только профессию и услышал:
— А-а-а!
Теперь я промолчал — осталось непонятным, какое на него произвёл впечатление мой ответ.
На самолётах промысловой разведки я летал в прошлом году. Это азартная работа. Лётчики недаром поют про себя в одной известной песне: «Мне сверху видно всё!»
Кода летишь над морем, оно просвечивает до дна, и вода становится то жёлтой от песка, то бурой от камней, то зелёной от водорослей. Штилевая, гладкая голубизна тает на глазах, лишь только маленькая машина наберёт некоторую высоту.
В принципе промысловые разведчики летают так низко, что нередко грозят рыбакам кулаками, высунутыми в открытые иллюминаторы, если рыбаки швыряют или, говоря по-рыбацки, сыпят невод мимо косяка, не перегораживают ему дорогу непроходимой стеной из сети, а отхватывают хвост или бочок, давая основной массе улизнуть. То есть портачат. Разведчики видят уходящую рыбу как в кино, на экране, и тогда самых откровенных слов по местному радио им не хватает.
Экран — море.
Бывает, с утра и до ночи кружат над ним тоскливые пилоты, а экран пуст, будто в море никогда и не было рыбы. И тогда гомонят по радио рыбаки, столь же откровенно и дружески обласкивая своих разведчиков, называя их слепцами. Они-то знают, что рыба в море есть.
Интересная это дружба. Год, а то и два вместе работают, утрами здороваются, а вечерами прощаются рыбаки со своими небесными помощниками, но видеть друг друга в глаза чаще всего не приходится. Техника всё время на службе у дела, и нету часа, чтобы слетать, и нету дня- другого, чтобы съездить лётчику-разведчику, хоть на велосипеде, в неблизкий рыбацкий посёлок, просто в гости…
Рыбьи косяки видны в прозрачной воде слегка красноватыми или тёмными облаками, плывущими из квадрата в квадрат, границы которых проложены по воде и глазом не замечаются. Их отсекают приборы. Море, как карта, всё разбито на занумерованные квадраты, и, напав на косяк, разведчик кричит в микрофон: «Квадрат такой-то!» По его команде тянутся в этот квадрат суда, спешат — столько, на сколько хватит там рыбы.
Сверху и это можно определить на глаз. Если глаз намётанный, тренированный… Иногда летает один пилот- разведчик, иногда, в разгар путины, в запарку, да ещё при хмурой погоде, к нему подсаживают второго наблюдателя. Так что в самолётах этой самой промысловой разведки есть второе кресло…
Курил он с аппетитом, вкусно. У меня засосало в желудке. Я проглотил слюну и уже приготовился стрельнуть у него сигарету, но он опередил меня, ухмыльнулся.
— Ну и народ вы, газетчики! Надо куда, надо чего, хоть разбейся, а доберись, добудь! Без вас и солнце но взойдёт…
Я ответил, что это зависит не только от важности задания, но и от характера. Ненаписанная статья как заноза в душе. Она не даёт спать. А солнце взойдёт, конечно, он зря смеётся.
— Не смеюсь, — возразил он, придавливая окурок о грязные салфетки на блюдечке. — Мне это как раз нравится.
Туман из белого стал серым, затем чёрным, потому что спустился вечер, а за ним упала на землю ночь. Я много раз выходил на улицу. Похолодало. Замерцали огоньки, похожие на бельма. Я стоял и смотрел. Может, на Узком совсем нет тумана. Может, там туман подвижней и реже, потому что там море и ветер. Может быть, там огни не так слепы, а ночами, даже в туман, самолётам дают посадку на огни, если они видны… Может…