Фрицы, наверно, считали русских дураками за это неосторожное курение, пялили глаза на предательски вьющийся из-под бетонного края трубы дымок и готовились встретить огнём своих пулемётов. Но раньше заговорила наша артиллерия. Через минуту Ключкин сказал:
— Я пойду первым.
Теперь он должен был проверить на себе, следят ли гитлеровцы за ними под артиллерийским огнём. Он надел термос и шагнул из трубы на свет. Немцы молчали. Под сапоги попадали осколки бетона, оставшиеся от раздроблённой трубы, и мелкие отлетали в стороны, а о крупные он спотыкался, но на ногах удерживался. Немцы не стреляли. Наши снаряды подняли свист и будто бы даже ветер, упруго прорывая и раскачивая воздух в высоте, над головой, гремучий гул их близких разрывов стоял в ушах, а фрицы не стреляли. Чёрный зев последнего отрезка трубы приближался. До него оставалось каких-нибудь два- три прыжка, и Ключкин оглянулся, мельком увидев вспышки и дым густых разрывов в немецкой стороне, и замахал своим солдатам рукой. Бегите! За мной! И тут завыло, заложило уши воем, грохнуло, словно что-то лопнуло прямо в ушах.
Он не понял, что это. Он не помнил, что это. Уже в трубе он пришёл в себя и стал соображать, что, значит, сюда затащили его солдаты, и забормотал:
— Вперёд, ребятки, вперёд!
Видно, ещё не совсем опомнился. Рядом с ним не было никого, а он всё кричал — вперёд! Когда же соображение вернулось к нему, захотелось Ключкину ругаться и плакать. Мина настигла его в нескольких шагах от спасительного укрытия, проскочил бы и подал сигнал оттуда, всего несколько шагов, а там — труба до самого моря. Глупо… Бачок его на спине разворотило крупными осколками, вон он стоит, испохабленный и пустой. Тащил борщ, капитан Ключкин, и нате вам! Глупо. Завтра или послезавтра наступление. А полк без заместителя по хозяйству. Есть, конечно, кому заместить и заместителя, но ведь было кому пойти в роту по этой разбитой трубе вместо него. Совсем уж глупо. Хоть плачь.
Раны своей Ключкин не почувствовал. Он лежал на спине, считая время — сколько бежать солдатам до роты, сколько, сдав баки ротному старшине, возвращаться сюда с санитаром… Вот уж скоро должны быть, наверно. Но было тихо. Значит, рано захотел. Потерпи, Ключкин! Одна нога болела до страшности. Вторая ничего. Вторая вовсе не беспокоила. Ключкин потянул её и обмер…
Сначала лоб, а потом и всё лицо его пробило крупным потом. Ноги не было. Он попробовал сесть и пошарить рукой, но снова потерял сознание.
Очнулся он в одиночестве и, раскрыв глаза, подумал, что это невозможно, чтобы сам он лежал в трубе, а нога осталась на воле, но тут же возразил себе, потому что разговаривать больше было не с кем — всё возможно, Ключкин, это война. Ищи от войны справедливости! Благодари судьбу, что живой покуда. Он поблагодарил судьбу и заплакал. От обиды, потому что больно не было. И когда над ним склонился санитар, испугался, что солдаты увидят слёзы, и попросил его свистящим голосом:
— Вытри пот.
Вот как вышло с ногой. С сорок четвёртого года для него война кончилась, начались госпитали. Уколы, лекарства, костыли — другая жизнь. Там, на фронте, одерживали победы, а для него осталось маленькой радостью выкурить «беломорину». Подымишь, подумаешь о друзьях, увидевших германские города и реки, и вроде легче. А станет грустно, опять подымишь.
Теперь, уезжая на рыбалку, Ключкин брал с собой приготовленный Катей свёрток еды, фляжку с чаем и пачку «Беломора». Даже работая в «Минутке», не изменял старой привязанности к «Беломору», хотя буфет торговал разными папиросами. Ещё появились сигареты всех мастей, и свои, и болгарские, и кубинские — всякие. Он же выходил в садик возле кафе со своим «Беломором».
Когда же доктора вовсе запретили курить, потому что ослабла, заныла его единственная нога, он не поверил, не бросил. От папирос? Ерунда! Что же, крохотную радость, не мешающую никому, отнимать у человека?
Сосед по палате, аккуратист в смысле исполнения всех врачебных предписаний, вежливый и образованный, некто Фурмель из архитектурной мастерской, стыдил его:
— Что же лучше у вас отнять? Папиросы или ногу?
Ключкин соглашался, но кряхтел.
Фурмель предлагал книги на выбор.
— Лучше читайте! И всё. Куда уж лучше!
У него была с собой целая библиотека. Ключкин выбирал, оставался один в палате, читал и курил.
Другой сосед, инженер Саркисян, автомобильный бог, как его называли друзья, приходившие с ремонтного завода, горячился: