— Ужас!
И осторожно пригубила бокал. В ней было много этой неподдельной светскости, женственности.
А вот он до этого дня вёл себя совсем не по-светски.
Подумав, что она должна жить где-то рядом, раз пользуется одной с ним сберкассой, он начал по утрам выходить из дому пораньше, топтаться у остановки автобуса, уходившего к Масловке. Фыркали автобусы, разные люди, выбегая из метро, набивались в них, а её не было. Он переместился сначала на одну остановку подальше, потом на одну остановку поближе к Масловке, и всё зря. Может, у неё была своя машина? Подумав так, он всё же вышел как-то часа на полтора раньше, в половине восьмого, п вдруг увидел её. Она бежала к автобусу, помахивая раздутой кожаной папкой, и ему захотелось задержать автобус и растолкать людей в его дверях, но вместо этого он заскочил в молочную и посмотрел ка неё сквозь стекло витрины. А она втиснулась в автобус, и двери чуть не прищемили её.
С того дня он стал смотреть на неё из молочной. Кажется, уже и продавщицы приметили его, тянули шеи, вместе с ним глазели сквозь витрину на улицу. И однажды, почувствовав, как это неловко, что на него смотрит полмагазина, он быстро вышел. В конце концов, ему требовалось одно — увидеть её, и уже день проходил иначе, праздничней, как ни странно. Все дела решались легко и свободно…
Она стояла на остановке одна, не успела сесть в автобус. Оглянулась, увидела его и сказала;
— Здравствуйте.
Он поклонился, как случайный прохожий. Но она подошла к нему, спросила:
— Что же вы ничего не купили в молочной?
— Я купил рокфор, — соврал он и покраснел.
— Ой, рокфор! — воскликнула она, всплеснув свободной рукой. — Когда-то у папы был знакомый геолог, пришёл в гости, принёс с собой кусище рокфору и съел. Потом уже мама сама покупала для него рокфор. А я, маленькая, ужасалась — что за сыр? С зелёными пятнами! Я спросила: что это? Он сказал: «Плесень!» Я закрыла лицо ладонями и крикнула: «Фу!» Рассмешила его, а от мамы получила выговор. У меня была очень строгая мама… Зайду куплю себе рокфора. Он редко бывает в нашей молочной.
Она мило подняла ладонь, прощаясь с ним, и ушла, а он остался на месте, чувствуя, что пожар подступает к самым глазам. Был ли рокфор в молочной? Теперь надо было ждать её, чтобы как-то объяснить своё поведение.
Она вернулась и остановилась перед ним, склонив голову набок.
— Мне нечем было бы угостить того геолога!
— Я сам геолог, — ответил он.
Брови её высоко поднялись.
— Значит, это профессиональная привязанность — рокфор?
— Не знаю, Ольга Петровна.
Она переложила тяжёлую папку в другую руку и ещё откровенней улыбнулась, засверкав всеми своими зубами. Боже, как она была красива и как близко стояла, а он мялся, хоть сквозь землю провались. И, наверно, это было так заметно, что она расхохоталась. Он со страхом ждал, что она ещё скажет.
— Ну, ладно, — сказала она. — Давайте знакомиться, тем более вы уже знаете, как меня зовут. А вас?
— Михаил Андреевич.
— Я давно заметила вас, простите меня.
— В молочной?
— Витрина прозрачная. А я каждое утро пробегаю мимо.
Она сама засмущалась и протянула руку. Он схватил её и держал не отпуская. Прошёл её автобус.
— Приглашайте же меня куда-нибудь, — сказала она. — Скорей.
— Куда? — спросил он.
Она пожала плечом.
— В театр?
— Я давно не была в театре и люблю, но… устаю очень, много работы… В другой раз.
— На скачки, — неожиданно предложил он.
— Это недалеко от нас. А вдруг я заскучаю? Будет жалко. Я ведь никогда не была там…
— Я тоже.
— Пойдёмте-ка лучше в хороший ресторан и вкусно поедим. Если вы не против.
— За! — быстро сказал он, ещё не веря, что всё так складывается.
— Запоминайте мой телефон! — крикнула она, ужо на бегу называя номер. — Пока!
В ресторане было парадно и немноголюдно. Они заказали вкусную еду: рыбу и мясо, и маслины, и зелень, наверно, уже не парниковые, а ранние огурцы и помидоры, отменное сухое вино, и стало хорошо. Играл женский оркестр. Его смущало это поначалу. Было неловко, что женщины двигали тромбонами, дули в саксофоны, а одна трещала палочками на барабане. Но они посмеялись и забыли об оркестре. Можно было смотреть на неё, а не на сцену. Можно было говорить с ней о чём угодно…
Но он молчал. Она командовала:
— Вы очень благовоспитанно едите. Ножик в правой, вилка в левой… После каждого глотка салфетка… Не деликатничайте, а то я теряюсь.
Она вкусно ела, всё делала как-то полноценно. Он отложил салфетку и вилку, взял маслину рукой и подумал: как, должно быть, вкусно и весело с такой женой сидеть за домашним столом, вкусно жить. А она спросила: