— Может, ещё останешься?
— Поеду, — сказала Настя.
Отец стал рыться в карманах, нашёл и сунул ей бумажный комочек. Она растерянно взяла, в вагоне развернула — три рубля. Знала, что и так все деньги собрал ей на билет, и у неё непонятно защемило в груди. Хотелось зареветь в голос, но Настя задавила это в себе, потому что на полках спали соседи. И боль осталась в Насте. И Настя чувствовала её сейчас, в трамвае, хотя глаза удивлялись тому, какие девушки мелькали за мокрым окном, на тротуаре, в разноцветных платьях и прозрачных обёртках, ну прямо как конфетки!
В центре Настя сошла. Отсюда она помнила дорогу к двоюродной тётке. Считалось, что Настя поехала жить у тётки и учиться, но про учёбу она пока только думала. Хотелось бы на хорошую работу, справить себе кой-чего, туфли купить, а тогда уж потихоньку присмотреться, на кого выучиться.
Как и в прошлый раз, когда Настя приезжала сюда с мамой, отбитая водосточная труба свисала с крыши тёткиного дома до второго этажа. Из трубы торопливо капало, и внизу, в луже, плясал окурок. Примет ли тётка? Ну, и не прогонит. Настя ничего ей не писала, боялась, что не ответит. А приехала так приехала!
Она постояла перед дверью на втором этаже, глядя на синий ящик с незнакомой фамилией, и опасливо позвонила. На лестницу выглянула растрёпанная, животастая женщина.
— Вам кого?
— Мне тётю… Ковтунову, — робко сказала Настя.
— Ой! А они уехали давно! — воскликнула женщина, и глаза её почему-то весело заблестели.
— Куда? — прошептала Настя.
— Рудик! — разглядывая её во все свои блестящие глаза, позвала женщина. — Куда уехали Ковтуны?
Из полумрака коридора вышел патлатый длинношеий мальчишка в очках и сказал:
— В Белоруссию, а куда точно, не знаю. Я тебе говорю, у меня потеря памяти, а ты не веришь.
— Уходи! — толкнула его женщина. — Сумасшедший! Учи уроки!
Настя спускалась по лестнице, как во тьме, и на улице долго не могла сообразить, куда пойти, вправо или влево.
Потом вздохнула и огляделась. Окурок под каплями вертелся быстрее и подпрыгивал. Настя посмотрела на кошёлку в руке: там уместилось всё её богатство — два десятка яиц для тётки да свои вещички. Она сняла платок с головы, накрыла кошёлку и побрела не зная куда.
Должна же быть и для неё какая-то жизнь! Ей хотелось своей жизни, без Клаши, без жалкого отцовского молчания.
Дождь припустил, волосы на голове слипались в прядки, и по лицу текло.
Насте показалось, что начинать надо с центра, где всё в городе самое главное.
Чутьё никогда не обманывает человека. На первом же углу Настя радостно ткнулась глазами в пёструю неразбериху объявлений. На стене, в большой раме за стеклом с тонкой решёточкой, лепились бумажные клочки и полоски.
Настя подступила ближе с бьющимся сердцем, и губы её внезапно подсохли.
Швейная фабрика набирала учениц. Разве плохо? «Общежитие не предоставляется». Настя быстро стёрла капли с глаз. Консервный завод заранее приглашал рабочих-сезонников. И общежитие давали. Но это ещё через месяц. Наверно, когда поспеют первые овощи… На одном листке поверх мелких букв наискось тянулась синяя строка: «Учу по-испански!» А зачем? С кем тут говорить по-испански-то? Удивишься! Настя улыбнулась конфузливо. Рядом обещал уроки фотомастер. Нужны были электросварщики, главные бухгалтеры и даже их заместители. Ещё ниже шли совсем неразборчивые объявления, стекло помутнело от дождя и старой пыли.
Настя наклонилась, упёршись ладошками в колени, почти прижалась носом к стеклу и прочла: «Требуются инвалиды…» Как это? А если не инвалид — под трамвай ложись, что ли, чтобы требоваться? В городе, а нескладно написали…
Под большим витиеватым объявлением о продаже щенков от родителей с золотыми медалями висела тоненькая бумажка со словами, напечатанными на машинке: «Срочно нужна домработница. Условия хорошие». И адрес.
Сначала Настя как-то пропустила объявление, но потом вернулась к нему. Ей понравилось слово «срочно». И насчёт условий показалось, что на месте написано.
Настя юркнула на почту, рядышком, записала адрес на обороте телеграфного бланка, чтобы не забыть, и тут же ринулась через дорогу, но милиционер в плаще грозно замахал ей полосатой палкой. Тогда она вернулась к доске проверить, так ли записала адрес? И где это? Под дождём все спешили, не спросишь. Один милиционер мок исправно, и Настя набралась храбрости, подошла к нему.
Потом бегом пересекла сквер с низкими ёлочками, туманными в дожде, оглянулась на бабу в белом, торговавшую под зонтом пирожками из ящика на ножках, и так, спиной, налетела на кучу каких-то дурней в шуршащих плащах. Дурни, чавкая пирожками, подхватили её, затолкали, а потом отпустили смеясь.
Высокие дома зажали между собой стрельчатый особняк в два этажа. Прямо под окнами, на улице, зацветали кусты сирени.
Настя провела ладошкой по лбу и тронула кнопку возле двери. Долго никто не шёл открывать. Настя подняла палец к кнопке второй раз, но тут дверь распахнулась прямо перед ней, и от неожиданности Настя вскрикнула.
— Вы что? — спросила хозяйка в зелёном халате. — К кому?
Глаза внимательные, тёмные. А халат толстый, весь в складках.
— Я… — сказала Настя, — к вам, если ещё нужно…
— А! — обрадовалась хозяйка. — Работница? Входите, входите! Ну же, скоренько, милая девушка, я сквозняка боюсь.
И закрыла за Настей дверь.
Голос у хозяйки был лёгкий, сама улыбалась, и стало Насте совсем не боязно, только тревожно.
— Ну, работница, — повторила женщина, обеими руками запахивая на груди халат, — как вас зовут?
— Настя.
— Смотрите-ка, Настя! — по-детски удивилась хозяйка и рассмеялась не зло, а хорошо. — И я Настя! Анастасия Павловна.
— Спасибо, — зачем-то сказала Настя.
Она совсем не знала, что говорить, опять потёрла ладошкой мокрый лоб, и губы, и подбородок, достала из кармана платочек и помяла в руках, а потом сама себе не поверила, когда пробормотала:
— Выходит, мы две Насти.
— Да, выходит, так… Садитесь, Настя, — пригласила её хозяйка. — Вот сюда.
Настя присела на очень мягкую, как подушка, скамеечку в прихожей, откуда наверх шла лестница, а прямо была завешена тяжёлой материей в цветочек большая дверь. Хозяйка села напротив Насти, совсем близко, на другую скамеечку, под вешалкой, уютно поджав длинные ноги, и спросила:
— Промокли?
— Дождик.
По тому как хозяйка улыбнулась, Настя собралась рассказать, какие у них в деревне бывают весёлые дожди, но не успела.
— Готовить умеете? — спросила Анастасия Павловна. — Хорошо? Ну, вкусно?
У Насти сошлась серьёзная складка меж бровей.
— А продукты какие, Анастасья Павловна? Ведь это… какие продукты.
— Конечно! — Женщина улыбнулась ей ещё и похлопала по руке. — Будете сами на базар ходить, покупать, что понравится. По своему выбору. Понятно?
— Ага.
— О чём вы задумались?
— В городе бойня есть? — спросила Настя неожиданно для себя.
— А что?
— Кишки куплю и домашней колбасы наделаю, — выпалила Настя. — Вы любите?
— Ну что ж, наверно, вкусно. Григорий Михайлович любит вкусное.
— Муж ваш?
— Муж, Настенька.
— А пироги с вишнями он любит?
Ей вдруг так захотелось понравиться, хоть приври. Но врать она не могла, даже вспомнить не могла, что ещё умеет стряпать, хотя вспоминала, прикусив губу…
От хозяйки пахло духами, тёплым домом. Хорошо тут остаться…
— Сама из деревни, Настенька?
Настя кивнула мокрой головой.
— И не жалко было уезжать?
— У меня мама умерла.
Женщина покачала головой.
— Вот горе, вот горе! Ну, тут уж ничего не сделаешь… Стираете чисто?
— А как же!