— Оттаял? Жарко? Ничего! Лучше пять раз пропотеть, чем один раз инеем покрыться. Как же ты с тропы ссыпался? Слепой не промахнется.
Хороший сон. Приятный. Теплый. Главное — не просыпаться.
Косматый веник в долбленую шайку сунул. Пот с открытой части лица рукой стряхнул. Смотрит в тусклое и маленькое, как отдушина, окошко отстраненно, говорит:
— Шаг с тропы, другой. Мелочь. А бес в мелких трещинах и прячется.
Лежит Воробушкин, не откликается. Не хочет просыпаться. Думает: пошевелюсь — и окажется, что не в бане на горячих досках лежу, а башкой вниз в холодный снег воткнут. Лучше уж приятно заблуждаться.
Со скрипом из тумана проявляется косматый.
Прижимает к горячему животу шар снега. Размером с три подушки. Впихивает его, сопя, в котел.
Зашипел снег, распространяя запах морозного утра.
Воробушкин смотрит на белый снег, торчащий из черного котла, и украдкой слюни пускает. К удивлению, текут они туда, куда надо. В полном соответствии с приснившимся пространством.
— Как же ты теперь жить в одном сапоге будешь? — спрашивает косматый.
Но спрашивает так, будто говорит не с человеком, а с кошкой или собакой. Забавляя себя. Умиляясь чужой неразумности.
Башка косматого совместилась с оконцем, густые, торчащие репейником, волосы просветились золотом — и привиделись Воробушкину рожки.
Сон. Точно — сон. Чертей можно встретить только во сне.
Однако левая нога так и горит. И плечо ноет вполне реально. Голова звенит, жужжит и стрекочет июньским лугом.
Косматый поставил шайку с водой на нижнюю полку и, усевшись спиной к Воробушкину, принялся истязать себя сосновым веником. Густой аромат смолы заполнил парную.
Воробушкин, не утерпев искушения, осторожно коснулся лохматой башки, пытаясь в ее упругой густоте нащупать рожки.
Рожек не было.
Косматый обернулся. Поскольку рот его скрывали борода и усы, об улыбке можно было догадаться лишь по глазам: так и заискрились. Как блики в горном ручье.
— Не сомневайся, — сказал он шелестящим голосом, — из мяса я, из костей. Живой. Совсем оттаял? Ну-ка, ну-ка — пошевели пальцами. Шевелятся. Совсем сосулькой был. Пока нес, обломить боялся. Дзинь — и треснул бы пополам. Руки, ноги в растопырку торчали. Жалко хорошего человека поломать. Хороший человек редко встречается.
— С чего ты взял, что я хороший человек? — сердито удивился Воробушкин.
— Да уж знаю. Хорошая собака хороших людей не кусает.
— Ерунда какая. Как же хорошая собака узнает — хороший я человек или дрянь?
— Э! хороший человек совсем по-другому пахнет. Собаку и лешего не обманешь.
— А если бы нехороший человек в лавину попал? — спросил Воробушкин. — Ты бы его спас?
— Нехорошие люди выше перевала не поднимаются, — ответил косматый, покосившись на него с неодобрением. — Нехорошие люди в лавины не попадают.
— И что же такое — хороший человек?
— Хороший человек деревца стесняется.
— Как это?
— Ты чай с барбарисом любишь?
Воробушкин, попытался подняться. Но, опершись рукой о доски, застонал.
— Поломанный, — огорчился Косматый. — Видать, когда заносил, о косяк зацепил.
Жесткими и горячими пальцами он помял ноющее плечо, покрутил руку по оси и вдруг дернул ее так, что от боли и хруста Воробушкин оглох и ослеп.
Взревел, но не проснулся!
Стены и даже потолок предбанника, служившего, видимо, жилищем, курчавились, пушились, топорщились и пахли пучками трав, кореньями, гроздьями сухих ягод и снизками грибов. Висели лапти, сплетенные из обрывков альпинистских веревок. На столе, составленном из расщепов стволов, стоял старинный самовар. Рыжий, с зелеными проплешинами и разводами. По сторонам стола — скамьи-расщепы, широкие, как кровати. В дальнем углу — печурка. В маленьком оконце, как остров в тумане, то появляется, то пропадает во мгле пик Лавинный.
Чай с барбарисом был на любителя. Кислый до трезвого трепета и густой, как чернила. Но косматый пил и нахваливал. Язык, губы и усы его были синими. Воробушкин морщился, содрогался, но отхлебывал горячие чернила, боясь отказом обидеть хозяина.
В разгар чаепития косматый встрепенулся, вытянул шею и застыл, прислушиваясь. Поднятый вверх палец призывал Воробушкина к тишине.
— Беда, беда, — сказал он, нахмурившись, — козочка на водопаде поскользнулась. Разбилась. Ножки переломала. Беда.