– Скажу тебе, Герб, – ответил Элмер, – служил я с ребятами на корабле, а как меня переводили, побожился исправно писать им, понял? Первые два года и вправду писал, раз там или два, только проку было мало. Сначала думаю, ух, какое письмо напишу, а выходит ерунда. Служили когда-то вместе, а потом разбросало по разным кораблям, и все уже по-другому. А почему, не знаю.
– Я просто думал, может, письмецо хоть иногда, – не отставал мальчик. – Знаешь, после всего, что мы делали вместе, строили горку, и вообще…
– Да конечно, валяй, Герб, пиши, если захочется. – Работник помялся, потом выложил: – Не удивляйся, если получишь ответ, который напомнит тебе собственные каракули в пятом классе. Я бумагу-то не часто мараю.
– Я тоже напишу, – проговорил Клифф.
У обоих мальчишек был совсем несчастный вид.
– Вот что, пацаны, – сказал работник, – глядите, на будущий год не давайте этому Гауссу издеваться над собой, поняли? Ну, значит… вспоминайте старину Элмеpa, всякое там хорошее, то-се, так? Само собой, я с удовольствием увижусь с вами снова, я-то буду здесь, хоть не шибко нравится, да на другое не гожусь, а вы не приезжайте. Что может быть лучше воли? Как школа закончилась, вы – на воле и все лето на воле, а этот Гаусс опять заставит вас шагать строем да вкалывать. Еще и песни тут распеваете, засоряете себе мозги, и вам кажется, будто вы души не чаете в лагере. Знаю я эти песни. У нас на флоте их прозвали агитмузыкой. Как приходит вербовщик подписывать нас на новый срок, так их заводят. Уж всякими там приказами, побудками, субординацией на всю жизнь напичкали. Только не подумайте, я горжусь, что был моряком, но ведь мне же, понимаешь, еще платили, а главное, я дело делал. Я на корабле родину защищал. И не откармливал за свой счет никаких птиц вроде Гуся. Не приезжайте больше, мужики. Уж больно вы мне оба пришлись по сердцу. С тобой, Клифф, порядок, ты настоящий мужик. – Он пожал мальчику руку. – Герб… не знаю, Герб, что и сказать. Ты можешь стать когда-нибудь очень большим человеком, а с другой стороны, не знаю. Герб, а отец у тебя жив?
Герби кивнул. Вопрос всколыхнул в нем целую бурю чувств, и он не решился вымолвить ни слова.
– Вот что, парень, слушай отца, понял? Годика через два ты начнешь думать, что он ни черта ни в чем не смыслит. Может, уже думаешь. Так вот, говорю тебе, Герб: делай все, как он велит. Парню вроде тебя нужна отцовская рука.
Работник похлопал Герби по плечу. Потом нагнулся и взялся за рукоятки тачки.
– А здорово у нас все получилось, да, мужики? Здесь в жизни не было и не будет ничего похожего на горку Герби. Ведь это ж надо было, понимаешь, чтобы мы трое сошлись, чтобы Герби приревновал Люсиль, и еще много чего. Такое бывает только раз. – Элмер покатил свою поклажу и уже через плечо бросил: – Конечно, пишите, сюда, в Панксвиль. Только опять предупреждаю, не серчайте за ошибки и почерк. Я ж деревенский.
Он зашагал под гору, отклоняясь назад, чтобы тачку не понесло, и ветер трепал его пшеничные волосы.
Мальчики молча пошли в конюшню. Когда они приблизились к воротам, Клифф сказал:
– Умный Сэм, наверно, спит. Что-то не слышно движения. – Мальчики вошли внутрь и, к своему изумлению, обнаружили, что в стойле пусто.
– Небось на улице щиплет траву, – предположил Герби.
– Элмер-то сказал, что он здесь, – забеспокоился Клифф, но вышел наружу и посмотрел на беговой круг. Коня не было и там, его не было нигде.
– Эй, Герби, как думаешь, чего с ним случилось?
– Не знаю. Может, гуляет где-нибудь по дороге.
– Умный Сэм не ходит гулять. Он свою конюшню ни на что не променяет. Слушай, тут дело неладно. Пойдем вниз, скажем Элмеру.
Мальчики стремглав припустили под гору. С каждым шагом они покрывали расстояние вдвое большее, чем на равнине, и казались себе быстроногими, как олени. Обогнув один из домиков и выскочив на Общую улицу, они остановились как вкопанные, потому что прямо посреди гравийной дорожки, в окружении смеющихся и галдящих мальчишек, увидели Умного Сэма. Он медленно шел, грустно повесив голову, поводья болтались на уздечке, а на боку белилами было намалевано: «ГЕРБИ СОСУНОК».
– Идем, Герб, – спохватился Клифф. Сопровождаемый братом, он ринулся в толпу и протолкался к коню. Он обнял Умного Сэма за шею, приговаривая: «Стой, маленький. Что с тобой сделали? Успокойся, маленький».
Заслышав голос Клиффа, конь поднял голову, заржал и ткнулся в него мордой. Герби, приблизившись к Умному Сэму, увидел, что другой бок у него тоже разукрашен надписью: «КАПИТАН ПОМОЙКИН».
Смех и шутки стихли. Несколько крайних ребят из толпы улизнули в свои хижины. В обоих концах улицы к окнам прижались носы любопытных.
– Так, – обратился к толпе Клифф. – Кто это сделал?
«Не я», «Не знаю», «Я только что пришел», «Конь сам такой заявился», – посыпались наперебой эти и подобные ответы. Однако мальчики переглядывались с понимающими улыбками. В дверях Двенадцатой хижины появился все еще наряженный Клиффом дядя Сэнди. Он окинул взором происходящее и промолчал. Клифф неуверенно покосился на старшего воспитателя, потом повернулся к толпе:
– Сначала я приведу в порядок бедное животное, после вернусь и разузнаю, кто это сделал.
Он повел коня в гору и как раз проходил мимо Тринадцатой хижины. Тут из дверей вышел Ленни, приподнял за краешки белый медицинский халат и сделал неуклюжий реверанс.
– Ой, мистер Старший Вожатый, что такое стряслось? – спросил он жеманным голосом.
Герби, шагавший рядом с братом, шепнул:
– Клифф, глянь, что у него на левой руке.
Клифф увидел ручеек белил, пробежавший от локтя до ладони. Ленни проследил его взгляд и с нахальной ухмылкой принялся оттирать ручеек на правой рук.
– Значит, это ты сделал, да, Ленни? – спросил Клифф.
– Какой еще Ленни? Я медсестра Гейгер, дорогуша, – прощебетал Ленни. – Меня же назначил вон тот жирный капитанишка, что стоит рядом с тобой, так ведь, капитан Помойкин?
Клифф снял руку с шеи Умного Сэма и подошел вплотную к Ленни. Ребята вокруг притихли. В задних рядах зрителей появилось несколько воспитателей, однако никто не вмешивался.
– Вот что, Ленни. Сейчас пойдешь со мной и отмоешь коня.
– Как же, дядя Сэнди, – пропищал фальцетом Ленни, – я ведь медсестра. Я лечу людей, а не коней.
Клифф наскочил на Ленни, обхватил его, опрокинул на землю и навалился сверху. В один миг он оседлал Ленни, коленями прижав его руки к земле.
– Отмоешь коня?
Огорошенный тем, что оказался на спине, Ленни все же не спасовал:
– Помилуйте, дядя Сэнди, какое грубое обращение! Вслед за этим он получил звонкую пощечину.
Клифф сохранял на редкость невозмутимое выражение лица, только в момент удара оскалил зубы.
– Теперь отмоешь коня?
Ленни выгнулся дугой и сбросил Клиффа. Оба вскочили на ноги. Ленни поднял кулаки на изготовку и драчливо заплясал на месте.
– Исподтишка нападать, да? – прорычал он. – Ладно, братец Помойкин, ща я тебя разделаю!
Один из воспитателей крикнул:
– Дядя Сэнди, разнять их?
Дядя Сэнди, по-прежнему стоявший в нескольких футах, прислонясь к притолоке Двенадцатой хижины, ответил:
– Если ты обращаешься ко мне, то до пяти часов меня зовут Клиффом. Дядя Сэнди, похоже, пытается силой насадить дисциплину в нашем лагере. Советую ему не миндальничать.
Ленни легонько ткнул Клиффа кулаком в грудь. Клифф неловко поднял руки для защиты и широко расставил ноги. Еще трижды Ленни бил его, не то чтобы очень больно, и, наконец, Клифф ответил размашистым боковым ударом и промахнулся на целый фут. Кулачный боец в халате медсестры громко расхохотался и со всей силы ударил Клиффа в голову. Клифф покачнулся, потом напрыгнул на Ленни и, в точности как в прошлый раз, повалил его в пыль. Сидя верхом на атлете, он принялся потчевать его гулкими пощечинами, эхо которых наверняка слышалось в окрестных горах.