Застегнув рубаху, Герби подбежал к каноэ и взял руку, которую застенчиво протянула ему Люсиль. Йиши с Фелисией, держась за руки и воркуя, уже брели по берегу.
– Вас не поймают? – спросил Герби. – Ведь вам нельзя на мужской берег.
– Это твоя сестра придумала. Да и какая теперь разница?
Герби с легким сердцем вспомнил, что завтра в это время законы Гаусса будут иметь не больше силы, чем уложения египетских фараонов.
Герберт повел Люсиль к своему любимому камню, и они сели бок о бок. Он накрыл ее ладонь своей. Ощутил ее прохладу и крошечность. Солнце заходило, расплескав пурпур и золото во всю ширь неба.
– Герби, я очень плохо поступила с тобой.
– Да ладно.
– Ты мне нравишься в тысячу раз больше Ленни.
– А ты мне нравишься в миллион раз больше всех… не считая папы и мамы.
Холодный сторонний наблюдатель, возможно, счел бы эти признания недостаточно поэтичными, но для обоих влюбленных они прозвучали сладкой и волнующей музыкой. Последовала восхитительная тишина, и Герби, забыв о горечи и стыде за свои недавние денежные операции, подумал, какая же это неописуемая прелесть и счастье – жить на свете…
Поезд вдруг качнуло на повороте, Герби больно ударился носом о стекло, и к надуманным слезам прибавились слезы непроизвольные. От боли сцена у озера исчезла и никак не хотела снова возникать в воображении. Наш герой попробовал было воссоздать благоговейный трепет перед течением времени, который испытал, лежа в темноте на своей койке и прислушиваясь к протяжным нотам последнего отбоя, но и это ему не удалось. Все слезы были выплаканы. Мальчик с сожалением промокнул глаза платком и повернулся лицом к шумному переполненному вагону.
– Слушай, Герб, – тотчас обратился к нему Клифф (все это время он ждал, когда брат возьмет себя в руки), – как ты думаешь выкрутиться с деньгами?
Это была действительность, от которой Герби отгораживался, обратив взор на романтическое прошлое. Преступника, пусть даже никем еще не уличенного, охватило мутное, гадкое чувство. Поезд вез его к отцу. До роковой встречи оставалось всего несколько часов.
– А что я могу-то?
– Расскажешь, что ли, отцу?
Герби понурился и буркнул:
– Не знаю.
– Нельзя было позволять Гауссу выудить у тебя деньги.
– Знаю, что нельзя.
– Ну Гаусс, старая поганка.
– Да что на него-то сваливать? Мне красть не надо было, вот и все.
– Привет, ты же не считал, что крадешь.
– Ну и дурак.
Поезд бежал через леса и поля, но Герби казалось, что город совсем рядом. Ему чудился запах асфальта, выхлопных газов и едкого наэлектризованного воздуха подземки. Мальчик достал из кармана картонную коробочку и открыл ее. Оттуда на братьев уставилась неподвижными глазами навыкате розовенькая ящерица. Под глоткой у пленницы пульсировал зоб.
– Она тебя ругает, – сказал Клифф.
– Она ругается, потому что едет в город.
– А мне нравится в городе.
– Что именно?
– Ну, не знаю. Просто нравится. Можно в мяч играть не по свистку вожатого, а когда вздумается, там киношки здоровские, и вообще.
– Ага… и школа.
– Да уж, школа – гадость порядочная, – признал Клифф.
Ящерица вытянула одну лапку и сделала робкую попытку вылезти из коробочки. Герби столкнул ее обратно, закрыл крышку и спрятал коробочку в карман.
– Герби, она у тебя сдохнет, пока ты до дому доберешься.
– Не, не сдохнет. Я поселю ее в аквариуме. Пусть хоть она напоминает мне про лес.
Раздался резкий и неуместный в тесном вагоне свисток дяди Сэнди.
– Всем Стреляным Воробьям явиться в купе отдыха!
Братья встали, каждой клеточкой ощущая блестящую новизну своей исключительности, и прошли по проходу за пыльные зеленые портьеры в купе отдыха. Черные кожаные сиденья были уже заняты манитуанской аристократией. Несколько мальчиков примостились на краях металлических умывальных раковин. Дядя Сэнди прислонился спиной к настенному зеркалу и попыхивал трубкой.
К Стреляным Воробьям принадлежали несколько молодых вожатых из числа бывших заслуженных воспитанников, все ведущие спортсмены, такие, как Йиши, Гуч Лефко и Ленни, а также несколько мальчиков наподобие Герби и Клиффа, которые сумели выделиться чем-либо необычным. К примеру, Уилли Сутро был самым обыкновенным мальчиком из средней группы, только вот приехал он из города Толедо, штат Огайо. Поскольку все остальные в лагере были из Нью-Йорка, Уилли окружал некий ореол географического превосходства, благодаря которому его скоро избрали в Стреляные Воробьи.
Невозможно описать, какой благодатью почиталась в «Маниту» принадлежность к Стреляным Воробьям, да в этом, к счастью, и нет необходимости. Ведь где бы ни жили люди, какое положение ни занимали бы, сколько бы им ни было лет – везде есть свои Стреляные Воробьи, и каждый читатель отлично знает, до чего это славно – входить в круг избранных и до чего обидно остаться вне его. Как бы они ни называли себя – круг, клуб, общество, землячество, – это те же Стреляные Воробьи, а вся их заслуга заключается в том, что несколько человек собираются вместе и с важным видом постановляют считать себя лучше прочих людей. О своих притязаниях выскочки заявляют без тени сомнения, поэтому неудачники, оставшиеся за чертой, обычно не осмеливаются обжаловать их приговор. В день Страшного суда эти условности сгинут, и мы все, как один, станем Стреляными Воробьями.
Дядя Сэнди спрятал трубку, подтянулся и поднял правую руку, поджав два средних пальца под большой, а указательный и мизинец выставив рожками.
– Кобул, Стреляные Воробьи, – произнес он нараспев.
– Кобул, Магистр, – вторили ему остальные, подражая его жесту.
Старший вожатый опустил руку, вышел из образа проповедника и заговорил обычным тоном:
– Итак, юноши, вам известен стародавний обычай Стреляных Воробьев – устраивать последнюю встречу в поезде. Старожилы открывают новым членам ордена, избранным в этом году, великую тайну – подлинный смысл пароля «Кобул». Новички-то, наверное, думают, что это столица Афганистана, – понимающе ухмыльнулся дядя Сэнди.
Вновь принятые сконфузились, а старожилы умудренно переглянулись.
– Вовсе нет. Пишется так: К-О-Б-У-Л. Кобул, К-О-Б-У-Л… А сейчас Стреляные Воробьи шепотом объяснят новичкам настоящий смысл пароля.
Гуч Лефко за руку притянул к себе Герби, наклонился и сипло сообщил: «К-О-Б-У-Л. Клянусь! Обещаю: Увидимся Летом! Кобул!»
– Кобул! – шепнул в ответ Герби, догадываясь, что так надо. Но ритуал не увлек его, и от разгадки страшной тайны не захватило дух. Его мучило неприятное напоминание Клиффа об украденных деньгах.
– Ладно, юноши, – сказал дядя Сэнди. – Теперь запомните: это тайное слово нельзя произносить под страхом бесчестья до следующей встречи на обратном пути из лагеря, вот так. Что ж, ребята, вы – гордость «Маниту», и лето прошло великолепно, не правда ли? Конечно, правда. Так что еще раз спасибо за бесценную помощь и… КОБУЛ! – Он снова отсалютовал рожками, и все Стреляные Воробьи ответили таким же приветствием и паролем.
Герби окинул взглядом сгруппировавшуюся в купе отдыха гордость «Маниту». Еще неделю тому назад Герберт помышлял о своей принадлежности к этому высшему сословию не более чем об избрании на пост президента Соединенных Штатов. Эти верховные существа, которые так здорово бегали, прыгали, плавали и бросали мяч, были земными исполинами, а он прозябал среди убогих коротышек. Теперь же, в городских костюмах, стиснутые в этом купе, они сильно смахивали на компанию школьников в трамвае после уроков. Стоило Стреляным Воробьям выехать за пределы «Маниту», как их лоск заметно поблек.