Необычайно странно было ощущать столкновение двух миров – «Маниту» и Бронкса. Живо вспомнилось, как он подслушал деловую встречу и узнал шифр сейфа. Дядя Сэнди начал выкрикивать распоряжения о выходе из вагона, но до Герби они едва доносились сквозь рой воспоминаний и сожалений. Сцена подслушивания предстала перед мысленным взором Герберта так явственно, словно все происходило сию минуту. Он видел, как отец вращает диск на сейфе и произносит с язвительной горечью: «Вам будет интересно узнать, мистер Пауэрс, что комбинация чисел составлена из даты рождения моего сына Герби: один-четырнадцать-семнадцать. Я оказал ему эту маленькую честь, потому что, когда ему было три года, он своими ручонками замешивал раствор под угловой камень…»
Поезд замедлил ход. Началась толчея: ребята тянулись за свертками, надевали куртки, жали друг другу руки, обменивались на прощание подарками и шутками, доставали книги, ракетки, биты, флаги, самодельные трости из палок, миски, полоски бересты, мячи футбольные, баскетбольные, волейбольные, бейсбольные, теннисные, а также прочий летний хлам. Дядя Ирланд запел «Бульдог, бульдог», однако результат получился весьма плачевный: несколько нестройных голосов поддержали его собачий вой, а остальные нахально болтали во все горло или еще того хуже – улюлюкали. Дядя Сэнди свистнул в свой свисток и прокричал было последнюю команду, но тут как раз поезд с шипением, грохотом и рывками подполз к освещенному перрону, и никто не расслышал слов вожатого. Вагоны еще тихонько плыли, а двое самых отчаянных мальчишек открыли двери и с радостными воплями выпрыгнули на ходу. Дядя Сэнди ринулся вдогонку. Поезд остановился. Из одного вагона посыпались мальчики, из другого – девочки. Вожатые поспешили выстроить оцепление и направили ликующую толпу через ворота в огороженный канатами загончик на громадной вокзальной площадке, где вновь, как и два бесконечных месяца тому назад, виднелась вывеска: «ЛАГЕРЬ «МАНИТУ». При виде детей родители с горящими глазами подались к канатам, и воздух огласился окликами и приветствиями.
Только один мальчик не ликовал и не стремился душой туда, куда нес его с поезда неугомонный поток. Это был наш герой. Герби пробежал глазами по рядам встречающих и не нашел ни одного из тех знакомых лиц, по которым соскучился, но которые страшился увидеть. При этом он заметил нечто поразительное. Прямо под флагом мистера Гаусса обняла крупная, средних лет чернобровая блондинка в пелерине из черно-бурой лисы с приколотой к меху алой орхидеей. Она обвила шею мистера Гаусса, который был на полголовы ниже ее, одной рукой. Другой она придерживала за локоть высокую бледную девочку лет тринадцати. Герби слышал от Теда о легендарной миссис Гаусс. Первые два лета директорская жена обитала в «Маниту» и оба раза была причиной массовых увольнений вожатых женского лагеря «по собственному желанию». С тех пор миссис Гаусс каждое лето гостила у родителей в Калифорнии и дочь, Флору, брала с собой. О Флоре тоже ходили легенды; эти легенды были сродни тем, что возникли некогда вокруг темной личности Иуды Искариота. Между тем принадлежность и жены и дочери к роду человеческому была очевидной. Герби казалось странным, что мистер Гаусс поддерживает с кем-либо человеческие отношения. В глазах мальчика хозяин лагеря целиком состоял из величия, не допускавшего обычных между людьми отношений. Господин директор успел стать одним из семи чудес света, столпом зла, и наличие у него настоящих жены и ребенка сильно принижало его положение. Тем не менее отрицать существование жены и дочери у директора не приходилось. После этого случая Герби начал относиться к мистеру Гауссу совсем иначе. Тот оказался всего-навсего человеком. Не исключено даже, смутно почувствовал Герби, глядя на дюжую, боевитую миссис Гаусс и ее бледную, нервическую дочь, что мистер Гаусс, как и все мальчишки, которые ненавидели его, был способен страдать.
– Герби! Герби! Мы здесь, сюда! – Это сквозь гомон четырех десятков других родительских восклицаний прорвался мамин голос. Герберт обернулся и разглядел в конце толпы знакомую неказистую коричневую шляпку и привычный взмах руки над нею. Мальчик бросился навстречу этим домашним приметам. Потом были бурные объятия, поцелуи, Герби здоровался с родителями и в суматохе обнял и поцеловал Фелисию, хотя за несколько минут до того виделся с ней на перроне. На неоднократные мамины вопросы дети категорически заявили, что чувствуют себя классно, время провели классно и вообще все – классно. С вокзала семейство направилось к автомобилю, и на каждом шагу миссис Букбайндер одолевала Герби вопросами о его славных свершениях накануне отъезда из лагеря. Ответы доставляли ей неутолимую радость. Рассказывая, Герби то и дело косился на отца. Джейкоб Букбайндер как будто постарел и выглядел более усталым, чем раньше, а после первых минут встречи почти не обращал внимания на детей и шел рядом в глубокой задумчивости.
Когда они подошли к машине и отец отпер дверцу, Герби не вытерпел. Он прервал свой рассказ и спросил:
– Пап, а как дела в Хозяйстве?
Мистер Букбайндер помедлил, взявшись за ручку. Он взглянул на мальчика, сжал губы и поверх головы сына болезненно улыбнулся матери. Потом открыл дверцу и сел'за руль.
Герби в недоумении повернулся к матери. Та похлопала его по спине и вымученно усмехнулась:
– Давай, давай, полезай в машину.
Дети и миссис Букбайндер молча уселись, отец молча завел двигатель, и автомобиль влился в оживленное движение.
– А что все-таки с Хозяйством? – спросил Герби, похолодев от страха до кончиков пальцев на руках и ногах.
– Папа продает Хозяйство, – сказала миссис Букбайндер.
26. Правду не скроешь
После грянувшего известия поездка в Бронкс была невеселой. Мистер и миссис Букбайндер молчали. Фелисия, оправившись от первого волнения, мечтательно смотрела в окно на проезжающие машины, каменные мостовые, высокие грязные дома и воображала мужественную фигуру Йиши Гейблсона. В голове у Герби царила неразбериха; мальчику хотелось узнать подробности, а спросить было страшно.
– Мам, а почему папа продает Хозяйство? – после долгого молчания спросил мальчик, стараясь, чтобы вопрос прозвучал очень наивно и по-детски.
– Понимаешь, Герби, в Хозяйстве случилась кража.
– Ого, – широко раскрыл глаза Герби, – значит, воры украли все деньги и поэтому нам надо продавать его?
Миссис Букбайндер ласково покачала головой на несмышленость сына.
– Нет, мой мальчик, денег взяли немного. Но забрали очень важные бумаги, а без них… в общем, папа знает, что делает. Все будет хорошо.
Герби тотчас припомнил, как во время его ночной экспедиции Кригер и Пауэрс препирались из-за коробки с буквами «Дж. В.», в которой хранилось голубое письмо.
– А когда… когда папа продал Хозяйство?
– Это решилось вчера. В четверг к нам придут подписывать документы.
Мистер Букбайндер, нарушив молчание, желчно заметил:
– Давай доложи ребенку условия сделки, какое мне положили жалованье и прочее. Зачем обсуждать все это с детьми?
– Герби наш сын. Само собой, ему интересно, – с необычной запальчивостью возразила мать. – По-моему, это замечательно, что он выказывает пытливый интерес к твоим делам.
– Пап, – робко проговорил Герби, – а если воров поймают, что им будет?
– Их бы сжечь или повесить! – вскричал отец и яростно засигналил грузовику, который неожиданно выскочил перед ними из переулка. – Надеюсь, они получат, по крайней мере, десять лет тюрьмы.
– А если это дети?
Отец бросил быстрый испытующий взгляд на мальчика, сидевшего у него за спиной, и снова стал следить за дорогой.
– Дети? Хозяйство ограбили дети? Какие дети?
– Ну, знаешь, эти… из Речной шайки, – промямлил Герби. – У них пистолеты есть и ножи, и отмычки, наверно, тоже… и они все возле Хозяйства болтаются…